– Эллин, дорогая, ну что такого мог сказать этот человек, что спровоцировало такой… такой спектакль? – бранил Эллин Берт, ведущий ее в танце на поворот.
Обед прошел без дальнейших происшествий, и теперь друг-британец держал Эллин в плену прекрасного тустепа.[4]
– Он попробовал на мне испытать одну свою статейку, – с праведным безразличием заметила она, – а я ее раскритиковала.
– Что ты имеешь в виду?
– Мне она не понравилась, Берт.
– Но это чертовски ясно всякому.
– Не ругайся.
– Извини.
Начался другой танец, и Эллин с радостью покинула бы танцевальную площадку, чтобы не слышать упреки Берта, но он твердо держал ее и закружил в вальсе.
– Ты, конечно, понимаешь, что обо всем этом будет написано в газетах?
– Да? – Эллин была пресыщена его упреками.
– Конечно! – выкрикнул он, заставив ее высокомерно вскинуть на него брови.
– Берт, неужели ты думаешь, что меня это сколько-нибудь волнует? После того, как все уже и так напечатали? В конце концов, я сделала хоть что-то, оправдывающее те титулы, которыми меня наградили в той статье. Я чувствую глубокое облегчение в целом. Просто забудь об этом. Он…
– Мне не придется этого делать, – проворчал Берт, прервав ее. – Он был свидетелем всей этой сцены.
Эллин вздрогнула.
– Он… что?
– Да, действительно, мэм, – заверил ее Берт, скорчив мину. – Он сказал, что замена карточек на места была не случайна.
– Этому я могу охотно поверить, – сказала она, неизвестно почему впервые почувствовав смущение. – Ну, ничего не поделаешь. Что сделано, то сделано. И, – добавила она с такой решимостью, как будто говорила самому Мэннерсу, – я бы сделала это еще раз, даже если бы тысяча подобных ему стояли и наблюдали. Действительно, я бы даже не удивилась, что это он несет ответственность за все.
Она ощутила; как какая-то невидимая сила нахлынула на нее, как волна, и вдруг слишком знакомая высокая худощавая фигура нависла над Бертом и схватила его за плечо.
– Правда? – самонадеянно заметил учтивый насмешливый баритон.
Не успела Эллин каким-либо образом отреагировать на вмешательство, как Берт ускользнул, а ее руку взял Джошуа Мэннерс. Эллин холодно смотрела на сильную фигуру, которая повела ее б вальсе.
– Если бы тысяча подобных тому стояла и наблюдала за чем? – спросил он с небрежной, очаровательной улыбкой. Его рука была прохладной, но ей стало невыносимо жарко.
– Я вам уже сказала, что я больше не хочу появляться в обществе с вами. Так что же вы делаете по-вашему? – сказала она, не ответив на вопрос, надеясь, что ее голос звучит строго.
Его широкая усмешка подвергла ее танталовым мукам и заставила отвести глаза.
– Вмешиваюсь. Чудная привычка. Позволяет человеку танцевать с партнершей, которая никогда бы не стала с ним танцевать, если бы он был вынужден ее пригласить.
– Неожиданная чувствительность, – заметила она, нахмурившись. – Я имела в виду, почему вы должны знать, что вы – последний в мире мужчина, с кем я хочу…
– Осторожно, милая мисс Кэмерон. Ваше замечание может быть понято двояко.
Его темные глаза заискрились от смеха, а она не могла придумать ответа, чтобы побольнее задеть его. Его рука поплотнее обхватила ее талию, когда он выполнял головокружительную серию поворотов. Эллин прильнула к нему, чтобы не упасть. Он был, она должна была это признать, прекрасным танцором.
– Должна быть причина тому, что вы выбрали на танец женщину, которая так презирает вас, – удалось вставить ей, когда они стали танцевать помедленнее. – Что вы хотите мне сказать?
– Только то, – ответил он, наклонившись поближе к ее уху, и она почувствовала на щеке его теплое мягкое дыхание и легкий запах хорошего коньяка, исходивший от него. Эллин инстинктивно попыталась отстраниться, но он еще ближе прижался, и у нее бешено заколотилось сердце.
– Спокойнее, моя дорогая, – зашипел он ей на ухо. – Вы знаете, что за вами все наблюдают? За обедом вы разыграли целый спектакль. Я уверен, что вы очень гордитесь собой. Но это дорого обойдется вам.
– Что вы знаете об этом спектакле за обедом? – требовательно спросила она, с вновь зародившейся в ней подозрительностью.
– Совсем мало, к несчастью. Но теперь это не имеет значения. Утром вас опорочат в два раза сильнее, и газеты будут к вам в два раза более жестоки.
– Какое вам дело, если…
– Пожалуйста, перестаньте перебивать меня, мисс Кэмерон! – его голос стал более мягким, но он не ослабил своего дерзкого объятия. – Вам надо поучиться вести себя в обществе.
Она вскинула брови.
– Слепой ведет слепого. Как странно!
– Замолчите и не умничайте. Это важно. Слушайте внимательно.
Он больно обхватил ее. Эллин распирало от желания оставить его остыть посреди танцевальной площадки, но для этого ей потребуется проявить ловкость и силу Геркулеса, потому что он слишком крепко держал ее, а также Эллин разжигало любопытство узнать, что он скажет еще. Последнее победило, и она откинула голову назад в позу, как он заметил, удобную для поцелуя, и с неприязнью и чувством собственного достоинства посмотрела на него. Он усмехнулся.
– Вы красивая женщина, Эллин, – рассмеялся он, еще раз осмеливаясь обратиться к ней фамильярно. – Завтра вы никому ничего не должны говорить. Как будто сегодня вечером не произошло ничего из ряда вон выходящего. Когда вы осмелитесь рискнуть в дерби в Даунсе, держите Берта под рукой. Не позволяйте ему отходить от вас ни на шаг. Вы уже достаточно неприятностей навлекли на себя в Луизвилле, хотя осмелюсь заметить, этого и следовало ожидать.
– Это все? – враждебно спросила она.
– Вообще-то нет, – заметил он, холодно глядя ей в глаза. – Пока вы сосредоточенно слушаете, я бы хотел извиниться за события прошлого вечера.
Без малейшего труда она изобразила удивление.
– Это не существенно, – ответила Эллин, притворяясь безразличной. – Я научилась не ожидать от вас большего. Что-нибудь еще?
– Нет, – ответил он невозмутимо, – пока вы не доставите мне удовольствие станцевать с вами еще один танец.
– Черта с два! – прошипела Эллин, улыбкой выдав свое ложное безразличие, когда закончился вальс.
Он мелодраматически вздохнул.
– Ах, ну тогда до свидания!
Мэннерс отпустил ее и картинно раскланялся, потом растворился в толпе. Ей надо было найти стул, чтобы присесть.
Стук разбудил Эллин намного позже, чем она собиралась проснуться. Она резко пробудилась, как будто упала с большой высоты, и в желании спастись, ухватилась за подушку. Снова послышался стук, и мягкий мужской голос назвал ее имя. Эллин неохотно слезла с кровати и открыла слипшиеся глаза. Волосы выбились из узла и теперь в хаотическом беспорядке рассыпались по плечам и лицу. Она нащупала ногами шлепанцы и сунула руки в рукава халата. Мягкими шагами проходя по комнате и протирая на ходу глаза, она с треском распахнула дверь.
Это был посыльный. Он принес газету, большой букет красных роз, букет амброзии и несколько писем. Чихнув, Эллин заставила его ждать, пока она постепенно избавляла его от этой ноши, начиная с захватывающих дух роз. Он не ждал чаевых и обрадовался им.
Три письма. Первое было написано быстрым и небрежным почерком – это был счет за прачечную от жертвы вчерашней непредвиденной горячей ванны и сопровождалось букетом увядающих амброзии. Эллин усмехнулась, подумав о своем ответе. Второе было извинением от Филсонов, которое требовало от нее ответа такого же рода. Эллин открыла третье и прочла:
«Цвет этих лепестков не может сравниться с огнем, которым горело ваше лицо, когда вы «окунули в воду» своего неудачливого противника. Это было зрелище, подобное которому я даже не мечтаю увидеть снова. Я могу только отблагодарить Господа, стоя на коленях, что вашим соседом за столом оказался не я, как это должно было быть согласно карточкам, если бы не произошло изменений».