Ирландец заглушил мотор своей лодки еще за несколько километров и взялся за весла. Теперь он подгреб к северному берегу, аккуратно коснувшись его носом лодки, и вылез, ступая по щиколотку в грязи. Обмотав трос вокруг дерева, Фицджеральд закрепил его простым узлом. Потом вошел в воду и тихо поплыл брассом, стараясь не открывать рот, чтобы в него не попала вода. Где-то в этих местах возник вирус Эбола, не говоря уже о куче других болезней, без знакомства с которыми ему хотелось бы обойтись.
Фицджеральд постоянно оглядывал зеркальную водяную гладь впереди и по сторонам. Его беспокоила не новая встреча с бегемотом. С наступлением сумерек эти звери выходили кормиться на сушу, как только становилось достаточно прохладно, чтобы им не грозили солнечные ожоги и обезвоживание. Теперь его больше тревожили крокодилы. В течение дня он видел бесчисленное множество этих тварей, неподвижно лежавших по берегам реки. Некоторые валялись, разинув пасть, чтобы регулировать температуру тела. Они были холоднокровные и днем обычно грелись на солнце, оставляя для охоты утреннее и вечернее время.
То есть как раз эту пору суток.
Метрах в двадцати от цели Фицджеральд замер в воде, наблюдая за тем, что происходит на обеих палубах. Не обнаружив ничего подозрительного, он продолжил путь. Добравшись до борта корабля, он ухватился за свисавшую резиновую подкладку-кранец и, подтянувшись, бесшумно взобрался на корму. Развязав шнурки ботинок, он разулся, чтобы чавканьем воды в обуви не выдать себя.
Поскольку «глок» теперь покоился на дне реки в семи километрах выше по течению где-то рядом с трупом Одноглазой Берты, Фицджеральд вытащил из холщовых ножен на щиколотке старый армейский нож. Рукоятка его была сделана из дерева с литыми латунными заклепками. Почти тридцатисантиметровое лезвие и сегодня оставалось таким же острым, как в тот день в 1966 году, когда Фицджеральд получил его от квартирмейстера. На счету этого клинка было больше смертей, чем могла удержать стареющая память ирландца.
Много лет назад он назвал этот нож «Карнвен-нан» в честь кинжала короля Артура из валлийских легенд, который окружал своего владельца завесой из тени. Конечно, Фицджеральд никогда так не называл свой нож вслух. Это было бы глупо. Но сейчас он вспомнил об этом. Карнвеннан. Это была возможность придать вещи индивидуальность, сделать ее чем-то большим, чем просто собственностью, как некоторые дают имена своим машинам или домам.
Ирландец пересек кормовую палубу и через окно рядом с дверью заглянул в главную каюту. Он ожидал увидеть там Браццу, Кокс и других заложников, связанных и, возможно, с завязанными глазами. Но внутри оказалось пусто. Фицджеральд нахмурился. Неужели террористы избавились по пути от части заложников, оставив только самых ценных? Если так, то не окажутся ли Брацца и Кокс наверху, в кормовой надстройке? Нет. Потому что в этом случае не остается места для террористов. Он с трудом мог себе представить, чтобы они уютно пристроились бок о бок с заложниками в одном тесном помещении. Оставался только один вариант. Они все сошли на берег.
С верхней палубы донеслись слова на арабском.
Фицджеральд прижался к затененной стене каюты. Он прислушался, но больше ничего не услышал. Поразмыслив немного, он решил, что, должно быть, пара часовых была оставлена присматривать за кораблем. Это оставляло ему два варианта действий. Вернуться к лодке и переночевать там промокшим, продрогшим и проголодавшимся. Или разобраться с ребятами наверху, как следует поесть, выспаться и с утра пораньше весело и бодро двинуться в путь. Выбор был не из сложных. Да и с тактической точки зрения тоже логично бы избавиться от часовых. Если завтра надо будет по-быстрому драпать из джунглей, не придется опасаться, что враги зажмут его с двух сторон.
Фицджеральд осторожно поднялся по спиральной металлической лестнице и высунул голову над палубой. Никого. Он метнулся к кормовой надстройке и прижался к боковой стене у входной двери. Из маленькой каюты время от времени слышалось неясное бормотание. Иногда на него отвечал другой голос. После нескольких минут подслушивания он пришел к выводу, что внутри всего двое.