Он зажмурил глаза, словно от боли.
— Тебе надо отдохнуть, — сказала Скарлетт.
— Нет, так легче. Разговаривать… — он снова открыл глаза; даже в темноте они, казалось, отливали синевой. — На следующий год отца избрали в Конгресс. Он был очень занятым человеком. А из Лос-Анджелеса в Канберру летать очень долго и через несколько часовых поясов. В общем, ничего не вышло.
— Они развелись?
— Так бывает. Но мама у меня классная. Она снова вышла замуж и счастлива.
— А твой отец? Он женился снова?
— Дважды. Был помолвлен в третий раз, когда его убили.
— Убили? Господи, за что?
— Не знаю. Без причины, просто так, — его бил озноб. — Мне холодно.
— Мне нечего тебе дать, — она приняла спонтанное решение. — Повернись на бок.
Гром выполнил это, кряхтя от натуги. Скарлетт вытянулась рядом и прижалась к его спине, вспомнив, как согревались во сне Джоанна и Миранда. Ей казалось, что она поступает как-то неправильно, но в то же время — что так надо. Гром ничего не сказал.
— Ты часто думаешь об отце? — тихо спросила она — теперь ее рот был возле самого его уха.
Она чувствовала жар, волнами исходивший от его тела.
— Время от времени. Я с ним почти не виделся после развода. А ты как? Твои, наверное, с ума сходят от тревоги.
— Отец был полицейским. Его убили, когда он пытался предотвратить ограбление магазина. Мне было шесть… Отдал жизнь за полсотни баксов и пару бутылок бухла. Мать впала в депрессию и на следующий год повесилась.
— Прости, Летти.
— Я почти два года прожила с дядей и тетей, потом они сдали меня в органы опеки. Я успела помотаться по трем приемным семьям. Думаю, они этим занимались ради денег. Положительная сторона? Не думаю, что когда-нибудь подалась бы в актеры, будь у меня нормальное детство. Когда ты сирота, у тебя развивается воображение. У меня в голове была целая воображаемая семья, пока мне не стукнуло шестнадцать или семнадцать. Если это не похоже на систему Станиславского, то что вообще на нее похоже?
— Нет худа без добра, верно?
— Даже с этим сафари… — тихо сказала она. — Знаешь?.. Я рада, что встретила тебя, Гром.
Он надолго замолчал, потом ответил:
— Я рад был с тобой познакомиться, Летти.
После этого они замолчали. В конце концов дыхание Грома стало глубоким и равномерным. Скарлетт не хотелось шевелиться. Она чувствовала себя в уюте и безопасности. Не такой одинокой. Не такой напуганной. Даже мигрень немного утихла.
Она уснула рядом с Громом.
ГЛАВА 27
Фицджеральд проснулся в предрассветных сумерках. Он нашел пустой рюкзак — его собственный так и остался в лодке, как-то умудрившись не вывалиться во время нападения бегемота — и сложил в него продукты и две больших пластиковых бутылки с водой. Больше ему не требовалось, ведь он надеялся вернуться из джунглей до заката.
Затем осмотрел берег, обратив особое внимание на мангровые заросли, нависавшие над водой, очертания которых постарался запомнить на случай, если суденышка почему-то не окажется на месте к его возвращению. Ирландец выбрался на сушу и вскарабкался на высокий глинистый берег. Наверху он измазал нос, лоб и скулы темной грязью, а более светлую нанес под глаза и на шею. Камуфляж не только скрывал белый цвет кожи, но и не давал выделениям жировых желез образовать на коже пленку, которая будет выделяться на фоне темных джунглей точно так же, как рыбья чешуя блестит под водой в солнечный день. Потом закрепил на себе несколько веток с листьями, чтобы разбить контуры своей фигуры, скрадывая ее очертания.
Закончив подготовку, Фицджеральд осмотрел землю и тут же заметил тропу, по которой пошли Брацца и компания. Тропа была хорошо утоптана, и идти по ней было легко. Он насчитал девять пар следов. Судя по размерам и глубине, три пары принадлежали женщинам. Из оставшихся шести один явно принадлежал Брацце, что оставляло пятерых возможных противников.
Ирландец решил, что пять к одному — расклад не идеальный, но вполне терпимый.
Он двинулся по тропе, попутно отмечая и следы зверей. Лесной слон. Горилла, шедшая вразвалочку, опираясь на передние лапы. Крупный леопард. Похоже, кистеухая свинья с поросятами. Затем даже наткнулся на пергаментную шкуру питона. Это был еще малыш, но Фицджеральд знал, что скальные питоны могут вырастать до пяти с половиной метров — достаточно, чтобы проглотить почти кого угодно. Даже зазевавшегося человека.