– За невнимательность! – Я провозгласила первый авторский тост и приложилась к краю золотой чаши.
И почти сразу же ощутила прилив вдохновения. Это был хороший признак: мне всегда гораздо лучше работается в периоды, когда мое сердце свободно.
Я вернулась за стол, поставила золотую чашу рядом с компьютером, с помощью ножниц для бумаги лихо исправила конфигурацию сломанного ногтя и застучала по клавишам:
«Я видела тебя с другой женщиной. Вы были вдвоем в кабинете, обставленном в скучном казенном стиле. Рядом, в большой светлой комнате, ходили, разговаривали и смеялись нарядно одетые люди. Я была там с ними, но необъяснимое внутреннее чутье вернее, чем любой прибор, сообщало мне о твоем местонахождении. Если я не видела тебя, то безошибочно ощущала твое присутствие затылком, сердцем, третьим глазом…»
Первые свои два глаза – и правый, и левый – я к этому моменту уже закрыла, чтобы сосредоточиться на переживаниях лирической героини. Я вдохновенно печатала вслепую и поэтому помощника, заглянувшего ко мне в кабинет, не увидела, а за дробным стуком пальцев по клавишам и не услышала. Санчо пришлось закашляться, как чахоточному, и только тогда я очнулась:
– А?
– Бэ! – ляпнул непочтительный мальчишка. – То есть к вам тут пришли, Анна Ивановна.
– Я сегодня посетителей не принимаю! – заявила я.
И вместо нежелательных посетителей охотно приняла еще одну порцию живительной смеси из шахматного кубка.
Дзинь! – проаккомпанировал доброму глотку мой мобильник.
– Ливанова! – бодро отозвалась я.
– Анхен, мин херц! – меланхолично молвила трубка теплым и бархатистым, как августовский персик, голосом Семена Аркадьевича. – Как поживаешь? Прекрасно? Умница. Анхен, сейчас к тебе придет одна милая дама, прошу, отнесись к ней со всем вниманием, а к ее просьбе со всей серьезностью. Это моя добрая подруга, а ты ведь знаешь, как мне дороги мои добрые подруги.
– Все? И даже я? – спросила я, не скрывая надежды на положительный ответ.
– Конечно! Ты даже дороже всех других, – заверил меня галантный Семен Аркадьевич. – Несмотря на то, что подругой ты была скорее злой, чем доброй.
– Да, я такая, – сокрушенно вздохнула я, сморгнув воображаемую слезинку.
Наглец Санчо укоризненно цыкнул, шагнул к столу, без спросу взял кубок с недопитым эликсиром и вышел.
– Пожалуйста, пройдите в кабинет, Анна Ивановна ждет вас! – услышала я.
И вот так, с затуманенными мозгами и разбитым сердцем, я не по собственной воле ввязалась в историю.
Вообще говоря, истории – это мой профиль. Не история как наука, а именно истории – интересные, увлекательные, способные при качественном изложении побудить добрых людей раскошелиться на книжку в мягкой обложке. Книги в твердых преплетах стоят недешево, так что их покупают хуже, о чем без устали сокрушается мое издательство и я вместе с ним. Мой процент авторских отчислений с твердых переплетов выше, чем с мягких.
Впрочем, беллетристикой в чистом виде в наше время не прокормишься. Я знаю одного очень популярного писателя, который по совместительству является доктором химии и доктором информатики и сочиняет бестселлеры параллельно с работой в компании, занимающейся генной инженерией.
Мне, к сожалению, не хватило ума получить техническое образование, я всего лишь дипломированный филолог и специалист по пиару и рекламе, но и этим, поверьте, вполне реально заработать на хлеб с вареньем. Я могу быстро и качественно написать абсолютно любой текст: хоть предвыборную речь кандидата в депутаты, хоть инструкцию по использованию китайского электромассажера. А поскольку деятели политики и торговли распространены на нашей планете даже шире, чем тараканы, клиенты у меня есть всегда. Что и объясняет наличие у средней руки писательницы такой роскоши, как собственный офис и молодой помощник модельной внешности.
– Добрый день, проходите, присаживайтесь! – приподнявшись в кресле и спешно нащупывая ногами под столом блудные туфли, пригласила я гостью.
Кабинет у меня небольшой, меблирован скромно, но на диван для посетителей я не поскупилась. У меня отличный диван, просторный, мягкий и упругий. На нем можно не только сидеть!
Но незваная гостья мой роскошный диван проигнорировала. Она опустилась прямо на пол и уже оттуда, стоя на коленях, простонала:
– Ради всего святого, найдите ее!
– Кого?!
Поверх столешницы я видел только половину лица просительницы. У нее были большие блестящие глаза, окруженные частой сеточкой морщинок, и удивительно четко прочерченные брови. Они тянулись от переносицы галочкой с длинными горизонтальными крыльями, загнутыми на кончиках: этот рисунок очень напоминал математический символ «квадратный корень».
Я оставила попытки найти правую туфлю, скинула заодно и левую и босиком в обход стола побежала поднимать с колен странную женщину.
Она, не сопротивляясь, позволила усадить себя на диван и даже приняла кофе, который притащил мой проворный помощник. Я одним глазом заглянула в чашку, потянула носом и обоснованно предположила, что Санчо развел порошковый «Нескафе» моим алкогольным коктейлем. Должно быть, пойло получилось суровое! Но гостья выпила его одним глотком и даже не поморщилась. Впрочем, лицо у нее и без того было перекошено гримасой страдания.
– Умоляю, найдите мою девочку! – сказала она, вернув Санчо пустую чашку и освободившимися руками схватив меня за запястья.
Пальцы у нее были холодные и твердые. Я тут же вспомнила, как однажды в детстве по глупости сунула руку в тугую завитушку чугунной ограды. Чтобы ее вытащить, понадобилась помощь слесаря с ножовкой по металлу.
– Семен сказал, что вы сможете!
– Одну секундочку, уважаемая, – попросила я и аккуратно (даже без ножовки) высвободилась. – Вы посидите тут, а мне надо сделать один звоночек…
Я вышла в приемную, одними губами спросила у Санчо: «Это кто такая?!», получила такой же беззвучный ответ: «Понятия не имею!», отняла у помощника его мобильник, выскочила с ним в коридор и оттуда позвонила Семену Аркадьевичу.
– Анхен, это Тамара. Очень милая женщина, но, к сожалению, чрезмерно зацикленная на идее беззаветного служения своей семье, – как всегда невозмутимо и мягко объяснил мой добрый друг. – Тамара так истово берегла и обустраивала свой семейный очаг, что ее супруг предпочел убежать на волю. И дочка, когда подросла, похоже, тоже убежала.
– И теперь Тамара хочет ее найти, – понятливо кивнула я. – Но почему с моей помощью? Я же не сыщик!
– Зато ты знатный специалист по любовным историям, а тут, я думаю, именно такая история и есть, – ловко польстил мне собеседник. – Прошу тебя, помоги Тамаре разобраться в сюжете. Уверен, тебе и самой будет интересно. Удачи!
– И тебе, – ответила я в уже гудящую трубку.
Санчо ждал моего возвращения с вопросительно поднятыми бровями. В который раз я подумала, что его брови очерчены и подкрашены не в пример аккуратнее, чем мои собственные.
– Это Тамара, она ищет свою дочь! – шепотом передала я скудную информацию и прошла в кабинет.
Посетительница, скорчившись, сидела на моем диване в позе, какие я дотоле наблюдала только у каменных горгулий на крыше собора Парижской Богоматери. При моем появлении она распрямила спину и развернулась ко мне. Глаза у нее в самом деле были огромные, а губы казались кривыми, потому что Тамара в мое отсутствие сделала мужественную попытку пройтись по ним яркой помадой, но немного промахнулась.
– Вы найдете ее? – спросила она с надеждой. – Мою девочку? Найдете? Обещаете?
Я вздохнула и присела на свободный край дивана.
Честно говоря, ненавижу давать обещания. Зароки и клятвы в определенной ситуации бывают полезны, но на перспективу все они вредны. Времена меняются, мы меняемся вместе с ними, а данные когда-то обещания кандалами висят на ногах, лишая нас свободы передвижения по жизни. Я думаю, любые клятвы должны иметь срок давности, по истечении которого их следует внимательно пересматривать и либо пролонгировать, либо отменять. Хотя бы для того, чтобы не страдать от угрызений совести! Меня, к примеру, до сих пор мучает невольно нарушенная клятва юного пионера жить и работать под чутким руководством коммунистической партии. Не очень сильно, но все-таки! Счастье еще, что ни один из моих браков не был скреплен священными обещаниями у церковного алтаря.