Затем махнул рукой в отчаянии и пошел вверх по тропинке…
«Может, Карим чем-то рассердил яков, — думал старик, разгребая свежий снег и ища под ним на льду следы животных. — Нет, мальчик он кроткий, да яки и не злятся на него. Человек якам не враг, животные это чувствуют…»
Ведь кто в пургу загоняет яков за валуны, в пещеры? Кто лечит им раны маковыми зернами? Кто якам висячие мосты строит через пропасти? Пастух.
Яков мало, намного меньше, чем людей, вот человек и оберегает их от всякой напасти.
«Что они без нас? Вот и следы слишком глубокие отпечатали на льду, чтобы снегом не занесло. Чтобы мог я быстрее найти их убежище…
Постой, постой, может, он нарочно ранил меня, толкнул сзади валун, и я упал, подвернув ногу. Хотел силой заставить подписать эту бумажку. Ай, шайтан…» — застонал пастух.
От тоски Молла-бек снова сел на снег и стал засовывать в валенок шерсть, чтобы больной ноге было теплее.
«Поздно же я догадался, дурная голова…»
Старик шел и вспоминал все, как было. Хотел забыть эту историю, но не мог. Может, если б не ушло стадо, он бы успокоился, Карим бы ему ногу вылечил маковыми зернами.
…В день первого снега прилетел оп на вертолете и стал осматривать стадо. Потом сел на валун, вытер пот с лица и сказал:
— Слушай, Молла-бек, тут два яка больны. Могут они все стадо попортить. Увезу-ка я их лечить в село.
— Какие? — удивился старик. Знал оп, что все яки здоровы, а если какой и заболеет, то всегда сам лечил их прямо здесь, на пастбище.
— Вон, два крайних. Я им уже ноги обвязал, чтобы энергию не тратили.
Подошел старик к тем якам, осмотрел со всех сторон — яки в неволе вздыхают, бьются мордами о камни. Затем в глаза заглянул, глаза отчаянные, здоровые.
— Не ошиблись ли вы, домла-зоотехник?
— Не ошибся! Ты на язык их посмотри. Печень у них простужена.
Молла-бек открыл якам пасти — языки действительно белые, обложенные, но под языками комочки орлиного помета.
— Это они пометом объелись, домла, — не успел старик сказать это, как вскрикнул от боли — один из яков в грусти укусил пастуха за палец.
— Ах, чтоб шайтан вас!..
— Ты со мной не спорь, отец, — рассердился зоотехник. — Мне за больных яков отвечать. Каждый як восемьсот рублей стоит, не шутка!
— Ну, раз вы так считаете… — говорил старик, а сам думал: пусть яки там, внизу, на хорошем корме немного сил наберутся, впереди зима длинная.
Зоотехник отдохнул немного, затем развязал якам ноги и погнал их по тропинке вниз.
— Может, вам, домла, в помощники мальчика дать? — крикнул ему вслед старик.
— Спасибо, сам управлюсь.
— Ну, с богом! — напутствовал его старик перед трудной дорогой.
После шума вертолета яки становятся очень суетливыми. Целыми днями топали они ногами, высекая искры из камней, и почти ничем не питались.
Стали старик с мальчиком якам под ноги соль бросать, чтобы животные лизали ее и успокаивались. Каменная соль тревогу снимает. Хорошо действует на нервы яков орлиный помет, но его надо долго собирать в пещерах.
…Молла-бек остановился, заметив на камне еще клок шерсти. Значит, правильно идет, по следам. Шерсть он засунул себе в рукавицы и тихо, морщась от боли, пошел дальше.
…Так прожили они с Каримом неделю-другую. И яки совсем было уже успокоились и стали прибавлять в весе. Но тут опять на тропинке появился зоотехник.
Был он какой-то нервный, суетливый, как напуганный як.
— Рад вас видеть, домла. — Молла-бек провел руками по щеке и погладил бороду — таким жестом встречают в горах каждого, кто проделал длинный, благополучный путь наверх.
— Ия рад тебя видеть, отец, — ответил устало зоотехник.
Они оба помолчали, посмотрели на яков, на мальчика, сидящего возле юрты со свирелью в руке.
— Путь долгий проделал я из-за пустяка, — сказал зоотехник. — Вертолет и а ремонте. Пришел просить тебя, чтобы забрал ты яков из лечебницы. Выздоровели они. Сам я не в силах гнать их наверх. На главной дороге камнепад, может, слышал?
— Хорошо, спущусь я с вами.
Они молча пообедали вместе, затем старик приказал Кариму смотреть в оба за яками, пообещав к вечеру вернуться.
Спускались они по узкой тропинке, сначала Молла-бек шел впереди, затем пропустил зоотехника, а сам поплелся сзади, потом снова был впереди. Так менялись они местами из вежливости — закон гор: передний упадет, задний поддержит.
Вдруг сзади что-то сильно ударило старика по ноге.
— Боже! — закричал он и упал, перевернулся несколько раз и оказался в яме.
Мимо Молла-бека прокатился и рухнул в пропасть валун.
— Проклятый камень сорвался, — огорчился зоотехник, помогая старику встать. Но стоять Молла-бек не мог, тут же упал, ноги не держали.
— Я понесу тебя на руках, — сказал зоотехник. — Село уже близко, увидим его за скалой.
— Нет, что ты, сынок, я полежу немного, отдышусь и пойду.
Зоотехник осмотрел его ногу — лодыжка опухла, ушиб был серьезный.
— В прошлом году точно такой же валун сорвался на меня, — сказал зоотехник. — Только тогда было лето. А сейчас не мудрено и замерзнуть. Пойду-ка поищу поляну и наберу там шерсти, чтобы теплее было лежать.
Зоотехника долго не было, и старик стал уже беспокоиться.
«Впрочем, — успокаивал он себя, — домла хорошо знает горы».
Вернулся зоотехник лишь к вечеру, без шерсти, удрученный.
— Я думал, что тебя шакалы съели, — мрачно пошутил он.
Да, шакалы. Как старик о них сразу не подумал? Ведь не так давно они растерзали одинокого раненого пастуха в пещере.
Стало страшно. Хоть и прожил Молла-бек целую жизнь и подготовил себя к мысли об уходе из этого мира, все равно лицом к лицу с опасностью струсил.
— Ну, как нога?
Старик попытался шевельнуть ею, но только вскрикнул.
— Плохо, — сказал зоотехник. — А знаешь, отец, — неожиданно признался он, — ведь где-то здесь недалеко погибли те два твоих яка. Я ходил проверять их трупы, но ничего не нашел, кроме помета шакалов.
— Как погибли?
— Пока гнал я их вниз в тот день, околели. Слишком больны были, не дотянули… А пришел я к тебе вот зачем: тут есть одна бумажка, ты подпиши ее, чтобы мне оправдаться. Пишу я, что мы вдвоем с тобой гнали яков вниз, что ты свидетель их смерти. — Зоотехник вынул эту бумажку. — От тебя ничего не требуется. И никто ничего не узнает.
Молла-бека бросило в жар от его слов.
«Я ведь тебя любил, домла, а ты мне в душу плюнул. Значит, не все в горах братья, есть и такие, кто идет сзади по тропинке и замышляет зло…» От этих мыслей старик невольно застонал.
— Жить мне мало осталось, домла, — прошептал Молла-бек. — Не хочу прибавлять себе грехов.
— Да каких грехов?! — засмеялся зоотехник. — Здесь в горах никто ни о чем не узнает. Мы одни, свидетелей нет.
«Совесть моя — свидетель, — подумал старик, — от нее никуда не спрячешься».
— Нет, нет, лучше уходи. Оставь меня.
Зоотехник бросил на Молла-бека презрительный взгляд и пошел вниз, оставив его одного.
Старику стало легче, он закрыл глаза, довольный собой.
Но не прошло и минуты, как зоотехник снова наклонился над стариком.
— Послушай, старик, неужели ты хочешь, чтобы я пропал из-за двух несчастных яков.
— Уйди, ради бога, — прошептал Молла-бек с мольбой. — Ничего я не подпишу. Яки были здоровы… Совесть меня замучает и на этом и на том свете. Оставь меня.
— Хорошо, ты умрешь. И никто не соберет твои кости. Прощай!
Как только зоотехник исчез за скалой, старика снова охватил страх. Скоро ночь, и должны прийти шакалы, они, видно, уже прячутся за валунами, ждут.
Глупая смерть. Молла-бек всегда думал, что умрет спокойно, среди яков. Два яка лягут, и пастух сядет между ними, зароется в их шерсть, и яки долго будут согревать его тело. А потом душа улетит на вершину горы, и какая-нибудь скала обвалится и нарисует нечто, очень похожее на Молла-бека: ведь пастухи не умирают, скалы вокруг очень похожи на ушедших, они стоят, как люди, которые жили среди яков.