Много позже, в Сент-Этьене, куда Владимир Маслаченко приехал с киевскими динамовцами как комментатор, он встретился со Стефаном Ковачем, который и рассказал ему, что не он и не Михелс изобрели «тотальный футбол», взяв который на вооружение, «Аякс» и стал всех сокрушать. «Я всего лишь прослушал курс ваших Аркадьева и Товаровского, — признался Ковач. — Мне это понравилось, мы с Михелсом все доработали, развили и стали применять на практике».
Мэтр нашей спортивной журналистики Лев Иванович Филатов как-то спросил Аркадьева, почему тот оказался в спорте. Аркадьев, не удивившись вопросу, ответил: «Я из того поколения, для которого в названии "физическая культура" слово «культура» стояло на первом месте». В этом ответе — человеческая и профессиональная суть Бориса Аркадьева.
«Мне легко предположить, — писал Филатов, — что многие люди, как и я, испытывали на себе обязывающее влияние Аркадьева и изумлялись этому влиянию, потому что ничего похожего в футбольной среде встречать не доводилось. В этой среде Аркадьев был фигурой неожиданной, пришельцем, странником. Рафинированный интеллигент — это для футбола, наверное, излишняя роскошь. Но раз такой человек объявился, залетел, им гордились. Его тонкая духовность была подмечена и выделена как украшающая редкость.
Но она оказалась плодоносной, что сделало Аркадьева фигурой выдающейся, единственной в своем роде… Все, чем жил Аркадьев в футболе, все им сделанное и служило тому, чтобы футбол рос, поднимется в наших глазах. Невозможно представить, чтобы этот человек просто служил в футбольном департаменте, пусть даже сверхдобросовестно. Футбол, коль скоро он ему себя посвятил, сделался для него областью, где можно проникнуть в суть вещей, увидеть развитие, эволюцию, предвосхитить будущее. Если представить Аркадьева, допустим, художественным или литературным критиком, он непременно поставил бы перед собой исследовательские цели, не удовлетворился бы текущим рецензированием.
Я многократно убеждался, что футбол воспринимают шире, смелее, проблемнее люди, у которых за душой есть что-то кроме футбола. Жизнь этой игры своеобразна хотя бы уже потому, что она объединяет зрелище и борьбу, что в ней конкурируют эти две стихии, примирить которые удается командам, играющим красиво и победоносно. Одно это своеобразие заставляет размышлять о футболе, исследовать его, проводить параллели, выверять ассоциации, им навеянные.
…Всего через три года после турне сборной Басконии по стадионам страны наши футболисты воочию познакомились с системой «дубль-ве» и прилежно ее осваивали. А аркадьевское «Динамо» взяло и переиначило эту систему, предполагающую строгое разграничение ролей, предложив взамен "организованный беспорядок". Нападение тогда состояло из пяти форвардов. Каждый из этих пятерых с детских команд учился играть на определенном месте — справа, слева, либо между центром и флангом на отрезке, который телекомментаторы до сих пор именуют "местом полусреднего", хотя никаких полусредних (они же инсайды) давным-давно нет. Система «дубль-ве» превосходно прижилась в «Спартаке», который два года подряд был и чемпионом, и владельцем Кубка. Казалось бы, повторить «Спартак» — и никаких гвоздей. Динамовская пятерка нападения: Семичастный, Якушин, Соловьев, Дементьев, Ильин — сильная по умению каждого, сделалась сильнее и, главное, непонятнее, а потому и еще страшнее для противников — все пятеро менялись местами, появлялись там, где их не ждали. Это была громадная новость, которую, как водится, сразу не оценили. Когда «Динамо» во втором круге обыграло «Спартак» -5:1, объяснялось это как угодно, но только не тактической новинкой. А фактически в тот день, 1 сентября, по совпадению в первый школьный день, был преподнесен урок нового футбола. Давал этот урок тренер Аркадьев, но тогда он был закулисной фигурой, "железной маской" — тренерам на внимание рассчитывать не полагалось…
Знаменитое послевоенное семилетнее противостояние ЦДКА и «Динамо» мало того что подняло футбол в глазах публики, оно заставило всех обернуться к тренерам. В то время принялись гадать не только о том, забьют ли Федотов с Бобровым или Соловьев с Карцевым, а и о том, что секретно задумали мудрый Аркадьев и хитрый Якушин. Оба они тогда сделались невероятно известными, каждое их словечко ловили и передавали. Своей сегодняшней устойчивой популярностью тренерский цех обязан им двоим. Во всяком случае, они положили ей начало…
Я не встречал людей, которые не испытывали бы к Аркадьеву уважения. Толкуя однажды с тренерами В. Лобановским и О. Базилевичем в разгаре их быстро вспыхнувшей славы, я спросил: "Есть ли тренер, которого вы признаете?" — и они чуть ли не в один голос, как-то заерзав по-школьнически, выговорили: "А как же! Аркадьев Борис Андреевич!"» — заканчивает Лев Филатов.
Борис Аркадьев был всесторонне эрудирован и неизменно деликатен. Знал и любил высокие искусства. Говорят, что по истории импрессионизма он мог бы читать лекции профессионалам, хотя довольно долго увлекался футуризмом. В одежде был прост, но при этом и изыскан. Его тонкий вкус в глаза не бросался, но всегда присутствовал. К игрокам он неизменно обращался на «вы». Рыцари ненормативной лексики при нем чувствовали себя скованно. Любителям выпить, кои в его коллективах, даже в блистательной «команде лейтенантов», нередко имели место быть, выволочек не устраивал. Но, зафиксировав грех, он на следующий день грешников — в единственном или множественном их числе — непременно «хлестал» повышенной тренировочной нагрузкой. Сам же был скорее равнодушен к спиртному, нежели строг к себе. Впрочем, однажды…
Однажды «Локомотив» провел бездарнейший матч в Воронеже, с трудом унеся ноги от местного «Металлурга» — 0:0. Гостиница, где останавливались москвичи, находилась рядом с вокзалом, до отхода московского поезда оставалось еще более двух часов, и часть команды решила поужинать в ресторане. К столику, за который сели игроки Виталий Артемьев, Виктор Ворошилов, Виктор Соколов и Владимир Маслаченко, подошла официантка, получила заказ на ужин и пять бутылок минеральной поды. Правда, в одну из них девушку попросили опорожнить бутылку «Столичной». Задача для официантки оказалась знакомой и простой, вскоре на столе стояло все, что просили. Но не успел еще никто поднести руку к прибору иль стеклу, как в зал вошел старший тренер команды. Подойдя к столику, к которому я привлек внимание читателя, Аркадьев, пожаловавшись на сильную жажду, испросил у сидевших за ним разрешения промочить горло. Услышав в ответ горячее, даже радостное приглашение, старший тренер взялся за одну из пяти одинаковых бутылок. И, как читатель уже догадался, — именно за ту, где находилась «огненная вода». Он налил полный фужер, поднес ко рту и отправил в себя первый глоток. Исполнив сие, старший тренер не только не поперхнулся, не закашлялся, не поднял удивленно брови, но даже не прервал начавшийся процесс. Медленно влив в себя все содержимое фужера, он столь же степенно поставил его на стол, после чего, оглядев всех за ним собравшихся, скрестил на груди руки с устремленными вверх большими пальцами и молвил свое привычное: «Хорошо нам, хорошо!» Поблагодарив сидевших за любезность, он заключил: «Ну что ж, теперь, пожалуй, можно и пойти перекусить». С чем и удалился, оставив зрителей в оцепенении и полной неспособности употребить в себя хоть малый кусок иль глоток.
В поисках живого места
Вечером 3 марта 2005 года Владимир Никитович с женой Ольгой Леонидовной возвратились из отпуска, проведенного на горнолыжных склонах Франции. В заключительный день, перед посадкой нашего комментатора в кресло подъемника, какой-то неуклюжий ухарь-лыжник на полном своем ходу крепко снес его. В результате рука Маслаченко сильно распухла. Тут же, как положено, — рентген, срочная медпомощь. Ночью он не заснул от боли в левой руке. Но через сутки, уже в Москве, пострадавший сел за руль автомобиля, жизнь продолжалась.