Как всегда, писал он отдельными кусками, потом же, когда мне впервые предложили работу в США и мы уехали туда на полгода, там сводил все воедино, дописывал связки.
Миша Эпштейн, работавший в Университете Эмори в Атланте, пригласил Володю прочесть несколько лекций. Это было в конце зимы, за пару месяцев до нашего возвращения в Москву. Володя, уезжая, оставил мне текст без единого знака препинания: он обычно так печатал, обозначая большой буквой новое предложение. Меня просил без него текст прочитать, но знаки не проставлять. Я уже знала тогда, что начнешь ставить знаки – смысл и стиль текста полностью ускользнут. Прочитала дня за три с перерывами на сон, собственные занятия и походы за дочерью Аней в школу. Особенно потряс конец. Даже в таком ущербном и плохочитаемом виде роман произвел на меня огромное впечатление. С предыдущими такого не было, хотя я всегда понимала, что это уникальная литература, такой нет, а если и появится после нечто подобное, по плотности и напору Володиного текста его всегда опознаешь – он неповторим. Вернувшись из США, мы подготовили роман к печати, и он еще успел после публикации в журнале «Знамя» выйти в «Нашем доме» – до того, как издательство было реорганизовано, а потом и вовсе закрыто.
Когда текст был готов, Веры Сергеевны уже не было в живых. Володя дал почитать рукопись Веронике. И вот как-то она звонит и говорит, что две старшие сестры сейчас в Москве и она приглашает Володю и меня к себе в гости познакомиться с ними.
Шел Володя с тяжелой душой. Ему казалось, что сестры не поддержат публикацию романа – столько он всего напридумывал, а ведь это их мать, реальный человек с реальной жизнью. Но все прошло очень хорошо. Было много любимых Володей несладких дрожжевых пирогов и всякой вкусной всячины, разговор был невероятно интересный, потому что сестры знали подробности жизни Володиного прадеда и прабабушки со стороны отца, помнили Володиного деда и бабушку и других близких родственников. Текст романа им показался захватывающим, и сестры дружно поддержали идею посвятить его Вере Сергеевне.
Больше всего в своей писательской жизни Володя любил время работы с редактором над текстом. Это называлось: «солдат спит – служба идет». Роман написан, прочитан в редакции или в издательстве, одобрен, готовится к печати, кто-то внимательно читает текст, задает вопросы, помогает его улучшить. Чего еще желать уставшему автору?
И первый год после сдачи романа он зрел для нового. Тогда чаще ходил в гости, иногда ездил по местам, которые были описаны в законченном романе, а к исходу этого года впадал в нервное состояние – снова появлялась мысль, что этот роман, возможно, был последним. Так прошел и 1998 год, а в 1999‐м Володя был в гостях у своего приятеля, который показал ему пожелтевшую бумагу, датированную концом двадцатых годов. Ее получил отец приятеля во Всероссийском обществе велоциклистов, собираясь в пешее и велосипедное путешествие из Москвы в крайнюю восточную точку России. Бумага содержала просьбу к местным Советам оказывать всяческую поддержку предъявителю сего едой и организацией ночлега, а он, в свою очередь, должен был делать для жителей разных населенных пунктов политинформацию и пропагандировать советский образ жизни.
Эта пожелтевшая листовка родила идею «Воскрешения Лазаря».
Было написано уже несколько десятков страниц, как однажды Володя вдруг сказал: «Я понял, что это путешествие должно быть мнимым!» Вообще «Воскрешение Лазаря» – самый смешной из его романов, над многими эпизодами смеешься в голос.
«Воскрешение» было издано «Вагриусом», и с него началось издательское общение с редактором и издателем Еленой Шубиной, которое потом переместилось вслед за ней в «АСТ».
В Володиных романах обычно точно соблюдены физиологические детали, касающиеся автора, и этот роман – первым переизданный издательством «ArsisBooks» после ухода Володи из жизни – оказался романом-предвиденьем: повествование начинается 7 апреля, в реальный день рождения автора, а заканчивается тем, что повествователь узнает, что болен онкологическим заболеванием.
С начала 2000‐х, после «Воскрешения Лазаря», наступило несколько нелегких лет. У Володи начался новый виток проблем со здоровьем, что вызвало долгую депрессию, во время которой ему не работалось. Когда мы в первый раз уехали в Штаты, моя коллега по американскому университету упросила нас сдать Володину квартиру своей дочери-юристу, которая в то время работала в Москве. Финансово Володе это показалось удобным. С тех пор, с 1998 года, Володя снимал недорогие квартиры у кого-то из близких, в его же хорошей квартире у метро «Аэропорт» мы сделали большой ремонт и сдали ее за высокую цену. Так делали многие, но для Володи этот вариант, который длился пятнадцать лет, оказался не лучшим: писать он стал медленнее, скучал по книгам, хотя много полок вместе с содержимым он возил за собой постоянно.