Может быть, пародийность поэмы определилась слишком назойливым и красочным описанием в печати подвига, на который способны «только советские» солдаты. Позже — в период «гласности» — с «великолепной четверки» был снят пафос героизма. Оказалось, что четверо солдат после получки в поисках укромного места для выпивки оказались на барже. Пока разливали и закусывали, баржу отнесло от берега в океан. Их, конечно, искали наши, но случайно нашли американцы... подобрал вертолет, базировавшийся на американском авианосце.
Поначалу это была не песня, а разрозненные куплеты. Потом количество их росло. Чтобы усилить пародийность текста, автор придумал второе название — «Пособие для начинающих законченных халтурщиков» и закончил комментарием: «Таким же образом могут быть написаны поэмы о покорителях Арктики, об экспедиции в Антарктиде, о жилищном строительстве и о борьбе против колониализма. Надо только взять фамилии и иногда читать газеты».
Второй песней, написанной на фактическом материале, можно считать «Пока вы здесь в ванночке...»: в ночь с 30 апреля на 1 мая 1961 года врач Леонид Рогозов на станции Новолазаревской в Антарктиде сделал сам себе операцию аппендицита.
Герой он! Теперь же смекайте-ка:
Нигде не умеют так больше!
Чего нам Антарктика с Арктикой,
Чего нам Албания с Польшей!
На протяжении всей своей жизни Высоцкий своими песнями откликался на события, происходящие вокруг него, — будь то «культурная революция» в Китае или выступление Н.Хрущева в ООН, присвоение президенту Египта звания Героя Советского Союза или первый полет человека в космос и т. д. Выросший и на улице, и в демократической, яркой компании друзей на Большом Каретном, в своих песнях он воспроизводил «мгновенный отклик улицы на случившееся», причем в стремительной, ритмически жесткой и богатой интонациями форме. Он писал свои песни таким же языком, как люди разговаривают, — очень простым, очень ясным, очень чистым, очень легким. Его песни написаны почти по любому поводу — это был его способ освоения действительности. Он был гражданином и социальным поэтом и чутко — а порой и болезненно — реагировал на все происходящее. Так же как в экстремальных ситуациях ценится поступок, так в социальной поэзии прежде всего дорожат своевременным откликом на проблему. Все понимали, все думали, а он сказал об этом. Впоследствии творчество Высоцкого назовут «энциклопедией советской жизни 60 — 70-х годов».
«В стихах всякого поэта 9/10, может быть, принадлежит не ему, а среде, эпохе, ветру, но 1/10 — все-таки от личности...» — эти слова А.Блока полностью относятся и к поэзии Высоцкого.
«Нельзя сказать «иду в ногу со временем» — это слишком высоко, — пробовал пояснить свое состояние Высоцкий. — Просто беспокойство времени, его парадоксы постоянно живут во мне, требуют выражения».
В своей поэзии Высоцкий не был ни чистым сатириком, ни бичевателем. Его поэзия балансировала на грани с юмором, с любовью, потому что он, как немногие, умел любить людей и ненавидеть их пороки. Чутко отзываясь на чужую боль, Высоцкий находил такие слова и интонации, что даже в его стилизациях на блатные песни, в песнях юмористических, посвященных Серегам и Нинкам, в песнях о волках или о «несчастных лесных жителях» просматривается сочувствие к персонажу, часто вовсе не симпатичному, а то и просто нелепому, боль за его серую или до предела исковерканную жизнь. Видимо, это искреннее сопереживание и оказывается тем общим знаменателем, который объединяет многочисленных приверженцев творчества Высоцкого, независимо от социального положения, рода занятий, национальности и страны проживания. А поэтическое дарование, актерское мастерство, неповторимое исполнение усиливают эффект...
Во время съемок фильма «Увольнение на берег» была написана песня «Красное, зеленое...». Потом «Я вырос в Ленинградскую блокаду...», «Я в деле, и со мною нож...», «Что же ты, зараза...» и другие...
К концу 61-го года Высоцкий имел уже вполне солидный собственный репертуар, достаточно свободно владел гитарой.
И.Кохановский рассказывает об одной из встреч на Большом Каретном в ноябре 1961 года: «Я смотрел на него, наверное, квадратными глазами, в которых, судя по всему, были и восторг, и удивление, и, наконец, вырвавшийся вопрос:
— Это — твои?
— А ты, Васечек, разве не слышал? Ну, как же так!.. — ответил он, чтобы скрыть радость от моей реакции на услышанное.