В статье Ходасевича «Иридион» (1936) на тот же вопрос отвечают — собственным примером — любимые им Мицкевич, Красинский и Словацкий: «в изгнании, среди кучки таких же изгнанников, они с полным правом могли говорить от имени всего народа, воистину быть его посланниками перед лицом человечества» (ЛСВ. С. 96). По мнению Ходасевича, не только выжить, но и достичь истинных высот польской литературе позволила не физическая связь с родиной, а «глубокая, творческая память о родине» (ЛСВ. С. 95). В центре статьи не Красинский, а, скорее, Мицкевич, резко критикуемый в «Иридионе» за свой «валленродизм». При этом Ходасевич снимает с поэмы Мицкевича обвинения в идеологической двойственности и утверждает, что в финале сам автор выносит смертный приговор «валленродизму», обрекая Валленрода навеки потерять Альдону, «свою Прекрасную Даму, свою Психею. Сомнения, мучившие Красинского, были, следовательно, хорошо ведомы и Мицкевичу. Но он переболел ими раньше, чем Красинский вступил на литературное поприще» (ЛСВ. С. 102).
Другое направление в эссеистике Ходасевича, где часты обращения к Мицкевичу, — это работы по пушкинистике. Ходасевич всю жизнь занимался изучением пушкинского наследия, посвятил ему две монографии, ряд статей и эссе. Любовь к Мицкевичу и то значительное место, какое польский поэт занимает в творчестве Пушкина, нередко приводили к тому, что Ходасевич ставил их имена рядом, особенно в рассуждениях об истоках «Медного всадника» и «Отступления» из третьей части «Дзядов». Среди пушкинистов он считал неоспоримым авторитетом В. Ледницкого, специалиста по русской и польской литературе, в те годы профессора Краковского университета. Хотя оба, и Ходасевич и Ледницкий, выросли в Москве, в одной и той же среде (их семьи были знакомы), лично им довелось встретиться лишь в зрелом возрасте, причем как раз благодаря общей страсти к Пушкину. Ледницкий высоко ценил Ходасевича как пушкиниста, а тот, в свою очередь, считал Ледницкого крупнейшим в Европе специалистом по русской литературе (ВЗ. 10.III.1935). Ходасевич посвятил «пушкиниане» Ледницкого три рецензии. В первой — «"Медный всадник" у поляков» (1932) — он разбирает его послесловие к новому польскому изданию «Медного всадника» ; впоследствии он назовет работу Ледницкого «едва ли не самым обширным исследованием, касающимся пушкинской повести…» (ВЗ. 31.X.1935). На это издание Ходасевич напишет еще одну рецензию; Г. Струве переведет ее на английский и опубликует в «Slavonic and East European Review» (1934, № 35). В ней подробно разбираются трудности, с которыми столкнулся переводчик, поэт Юлиан Тувим, при переходе от русского силлаботонического стиха к польской силлабике. В предисловии Ледницкого Ходасевичу особенно понравилась трактовка двойственного отношения Пушкина к Петру Великому, равно как и то, что Ледницкий не пытается преувеличить роль польского восстания и Мицкевича в рождении замысла пушкинской поэмы. В своей рецензии Ходасевич комплиментарно отзывается о польской пушкинистике и в очередной раз ставит рядом два великих имени: «наука о Пушкине тесно срастается с наукой о Мицкевиче». В статье «Друзья-москали» (1935), необычайно интересной и в плане биографическом, и в плане литературоведческом (вот почему невозможно назвать эту работу просто рецензией!), посвященной одноименному сборнику работ Ледницкого, Ходасевич вновь подчеркивает знаменательный характер отношений, связывавших Пушкина и Мицкевича, — характер, который обязаны были принимать во внимание все исследователи творчества обоих поэтов и который открывал новые горизонты для целого ряда символических прочтений: