Подтекст этой фразы был ясен: весь институт Кольцова -- это скопище врагов, готовых беспринципно покрывать своего вожака, спекулируя на священных, ритуальных фразах. Мечту Презента -- разогнать всех разом! -- можно понять, ибо все кольцовцы были действительно врагами всех лысенковцев. Он, видимо, не терял надежды расправиться с ним и потому заключал статью словами:
"Кольцов заявляет, что он "боролся и борется за науку". Но его реакционные взгляды никогда не были и не будут наукой" (78).
Такими заявлениями Лысенко и Презент могли напугать многих. Разросшееся преклонение перед Лысенко достигло апогея. Несмотря на это, все-таки не все безропотно поддались его, казалось бы, магическому давлению. Ни разу в своей жизни не покрививший душой, не сделавший шага навстречу политиканам и сильным мира сего, защищавший до последнего вздоха своих учеников Николай Константинович Кольцов остался в памяти последующих поколений примером несгибаемого мужества и незапятнанной чести.
Весьма вероятно, что только благодаря смелой и бескомпромиссной позиции, принципиальной твердости перед напором мракобесов Кольцов спасся и как ученый и как человек -- продолжал целеустремленно трудиться сам, оставался заведующим лабораторией в его институте, так и не был арестован.
Мне могут возразить, что Кольцов, известный своим отношением к советской власти еще с первых лет ее становления, всегда был на особом положении. Но сколько таких же ранее осужденных потом было повторно арестовано и погибло! Не более ли вероятно, что открытая позиция Кольцова оберегла его от нависшего топора? Ведь мог и он пойти по пути подчинения, как пошли многие, раздавленные судьбой, а не пошел.
После ареста Вавилова в августе 1940 года Кольцов был привлечен к его делу в качестве свидетеля, и его много раз вызывали на допросы в НКВД. Сегодня, когда следственное дело Вавилова прочитано его сыном и несколькими другими людьми, можно говорить уверенно, что ни в одном из пунктов, по которым Кольцов мог бы сказать хоть слово в осуждение Вавилова, он этого не сделал, ни на один из провокационных вопросов следователей НКВД не сказал чего-то обтекаемого, скользкого или двусмысленного. Был тверд, честен, как мог старался облегчить судьбу Вавилова. Ответами его НКВД воспользоваться против Вавилова не смогло. Но допросы эти не могли не оставить рубцов на сердце Кольцова. Долгое время многие считали, что эти ночные вызовы в НКВД сильно подвинули день, когда сердце Николая Константиновича не выдержало.
Кольцов в конце ноября 1940 года выехал в Ленинград с Марией Полиевктовной на научную конференцию. Остановились они в гостинице "Европейская". Кольцов много в Ленинграде работал, главным образом в библиотеках, готовился к выступлению на конференции и писал речь "Химия и морфология" для юбилейного заседания Московского Общества Испытателей Природы. Внезапно, без всяких симптомов, которые бы проявлялись у него раньше, случился инфаркт миокарда, а еще через три дня, 2 декабря, в гостинице он скончался. Мария Полиевктовна написала у гроба любимого мужа последнюю записку:
"Сейчас кончилась большая, красивая, цельная жизнь. Во время болезни как-то ночью он мне ясно сказал: "Как я желал, чтобы все проснулись, чтобы все проснулись". Еще в день припадка он много работал в библиотеке и был счастлив. Мы говорили с ним, что мы "happy. happy, happy"" (79).
Этой запиской Мария Полиевктовна завершила и свое пребывание на земле. Без мужа она не видела смысла в этой жизни.
Недавно профессор И.Б.Збарский, человек осведомленный, так как много лет его отец и он сам работали в Лаборатории Мавзолея Ленина и были в курсе самых секретных сведений в СССР, высказал предположение, что Кольцова отравили чекисты, подловив момент, когда удалось подсунуть Кольцову бутерброд с ядом, видимо вызвавшим паралич сердечной мышцы (80).
В Ленинград в тот же день, когда Кольцов скончался, ночным поездом выехал Владимир Николаевич Лебедев, который все годы, пока Кольцов был директором Института экспериментальной биологии, работал его заместителем и был близким другом четы Кольцовых. Мария Полиевктовна была еще жива. На следующий день ее не стало. Чтобы помочь Лебедеву доставить тела Николая Константиновича и Марии Полиевктовны в Москву, в Ленинград отправились еще три сотрудника института -- Владимир Владимирович Сахаров, Иосиф Абрамович Рапопорт и Борис Львович Астауров, бывшие особенно близкими с Кольцовыми в последние годы его жизни. Из ленинградских генетиков тела Кольцовых в Москву сопровождал Даниил Владимирович Лебедев, которому поручил присоединиться к москвичам его руководитель аспирантуры Г.Д.Карпеченко. Сам Георгий Дмитриевич долго сокрушался, что так и не смог проститься с Кольцовыми. Вместе с женой, Галиной Сергеевной, они пришли на Финляндский вокзал, где на запасных путях стоял вагон с двумя гробами, но было так темно, что супруги Карпеченко продрогли в ту ночь, разыскивая вагон, но так его и не нашли.