"Проф. Кольцов и проф. Серебровский никогда арестованы не были... Подобно фантастической новости об аресте проф. Н.И.Вавилова, которая появилась в декабре 1936 в "Нью-Йорк Таймс", новая сенсация относительно арестов профессоров Кольцова и Серебровского -- чистая ерунда и провокация. Скорее всего эта провокация исходит от определенных кругов, намеревающихся помешать организации Генетического Конгресса в СССР.
В СССР ученые имеют право обнародовать свои научные взгляды совершенно свободно, и аресты на основании научных мнений совершенно невозможны и противоречат всему духу Советской Социалистической Конституции" (32).
Письмо заканчивалось словами:
"Мы хотим подчеркнуть, что существуют все необходимые условия для того, чтобы 7-ой Международный Генетический Конгресс состоялся в августе 1938 года в СССР и что Академия Наук СССР, Организационный Комитет и все генетические институты нашей страны сделают все возможное, чтобы обеспечить успех Конгресса" (33).
Затем против фамилий -- Левитского, Карпеченко, Вавилова, Мейстера, Навашина, Кольцова, Серебровского, Дончо Костова, Левита, Дубинина, Сапегина, Д.А.Кисловского и Гершензона каждый из ученых расписался. Авторы утверждали, что в СССР идет полным ходом строительство новых институтов, что западные гости, приехав в СССР в следующем году на генетический конгресс, смогут в этом своими глазами убедиться.
Но конгресс в СССР так и не был проведен. Партийные руководители санкции на это не дали. Ученые всего мира в августе 1939 года собрались в Эдинбурге в Шотландии. Вавилов долгое время сохранял надежду, что его пустят на конгресс, он даже сказал об этом 15 марта 1939 года в Ленинграде:
"...я избран председателем Международного конгресса генетиков, но не знаю, буду на нем или нет" (34).
Во время церемонии открытия конгресса на сцене было установлено пустое кресло президента конгресса, и все знали, что оно предназначено для Вавилова, который "почему-то" не приехал. Открывая Конгресс, директор местного Института генетики животных Ф. Крю сказал:
"Вы пригласили меня играть роль, которую так украсил бы Вавилов. Вы надеваете его мантию на мои не желающие этого плечи. И если я буду выглядеть неуклюже, вы не должны забывать: эта мантия сшита для более крупного человека" (35).
В то время, как мы уже знаем, Политбюро приняло решение запретить поездки Вавилова за границу, а параллельно в глубочайшей тайне шла планомерная работа: разбухали тома заведенного на него агентурного дела. Но, повторяю, эта сторона деятельности коммунистов пока оставалась скрытой от Вавилова. Также не было внешних проявлений вовлеченности в этот процесс самого Лысенко. Его люди трудились на тайном фронте в поте лица, а он открыто порочил Вавилова на верхах.
Вавилов под огнем партийной критики
5 января 1937 года Яков Аркадьевич Яковлев, поднявшийся по иерархической лестнице власти еще выше (с поста Наркома земледелия СССР он перебрался в кресло заведующего сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б), то есть стал курировать не одно, а несколько ведомств сразу), держал речь перед сотрудниками и авторами Сельхозгиза. Тема собрания была банальной: обсуждали годовой отчет. Однако вместо обзора издательских планов Яковлев заговорил о другом. Он разнес в пух и прах генетику и генетиков. Последние, по его мнению, проявляли и проявляют реакционность, отстаивая неизменность генов в поколениях, а в последнее время вообще встали на путь вредительства.
"... отнюдь не случайно, "по недосмотру" исчезло из учебников имя Ч.Дарвина, это было делом их рук" (36), --
утверждал Яковлев, хотя имя Дарвина со страниц учебников не исчезло и исчезнуть не могло. Именуя генетиков "нео-менделистами"3, Яковлев сказал:
"ПРИЧИНЫ УСПЕХА... НЕО-МЕНДЕЛИЗМА -- НЕ СТОЛЬКО НАУЧНОГО, СКОЛЬКО ПОЛИТИЧЕСКОГО ХАРАКТЕРА" (37).
А все в стране уже хорошо знали, чем грозили политические ошибки их носителям. Обрушиваясь на генетику, Яковлев давал ясно понять, кого персонально он считал главным проводником политически ошибочных взглядов. Первым среди злонамеренных был назван вовсе и не генетик, а растениевод Вавилов, хотя упоминал он и генетика Кольцова. Оказывается: