"Не приходится отрицать влияния буржуазной идеологии на наших ученых и в частности на генетиков. Однако нельзя забывать и того факта, что за последние два десятилетия советская генетика значительно выросла и такие старые течения как менделизм и морганизм давно критически переработаны советскими генетиками" (/161/, выделено мной -- В.С.).
Как утверждает член-корреспондент РАН Л.Н.Андреев (преемник Цицина на посту директора Главного Ботанического Сада РАН), опубликовавший в 1998 году это прежде неизвестное историкам письмо Цицина (162),
"Сталин отрицательно отнесся к докладной записке академика Цицина, заявив: "Нельзя забывать, что Лысенко -- это сегодня Мичурин в агротехнике... Лысенко имеет недостатки и ошибки как ученый и человек, его надо контролировать, но ставить своей задачей уничтожить Лысенко как ученого -- это значит лить воду на мельницу жебраков"" (163)18 .
Надежды генетиков на победу
Несмотря на поддержку Лысенко Митиным в "Литературной газете", общественное звучание публичной критики, причем критики серьезной, продуманной и острой было очевидным. Впервые после войны взгляды Лысенко оказались под огнем. Академика Шмальгаузена и его коллег из МГУ не следовало выставлять в виде простачков-недотеп. Те, кто это делал, доброго к себе расположения снискать не могли. Времена менялись, и что такое фракционность, групповщина, все в стране уже хорошо знали. Группа Лысенко была известна биологам, и они же, биологи, отлично знали, что эволюциониста Шмальгаузена, физиолога растений Сабинина, или зоолога и биогеографа Формозова никакие рамки групповщины не связывали. Их громкие имена крупнейших в своих областях специалистов были отлично известны. Поэтому огульностью обвинений затушевать принципиальную сторону научного спора было нельзя.
К концу 1947 года практические успехи генетиков в мире стали неоспоримыми. Применение чисто генетического детища -- гибридной кукурузы -- принесло только США сотни миллионов долларов. К началу 1940-х годов вся площадь этой основной для США сельскохозяйственной культуры была занята межлинейными сортами кукурузы. К концу Второй Мировой войны генетики одарили человечество еще одним своим детищем, изменившим медицинскую практику. С помощью методов мутагенеза, генетики в США получили дешевые продуценты антибиотиков (в 1945 году А.Флеминг, Х.Флори и Э.Чейн были удостоены Нобелевской премии за открытие антибиотиков, и в это же время М.Демерец в США с помощью облучения создал высокопродуктивные мутанты грибов, синтезирующих эти вещества). Генетики все шире внедряли свои достижения во многие другие области, и могучая сила науки была продемонстрирована бесспорно и широко.
За успехами науки можно было следить даже из-за "железного занавеса", и во всех слоях общества окрепло понимание того, что конгломерат лысенковских идей практика не подтвердила.
Аналогично яровизации и летним посадкам картофеля быстро и с треском провалились все более поздние новинки. Чеканка хлопчатника была сама по себе вещью небесполезной, причем достаточно хорошо известной и до Лысенко (её применяли одно время за рубежом, например, на мелких участках в США, и в России /164/), но она требовала громадного ручного труда, и её энтузиасты быстро выдохлись. Отказ от законов семеноведения привел к тому, что были перепорчены сотни и сотни сортов (165). Политика полного запрета на изучение вирусов растений стала тормозом для развития вирусологии в СССР. То же произошло после заявления Лысенко о том, что "лавры генетиков не дают спать спокойно физиологам растений, генетики выдумали гены, а физиологи -- фитогормоны" (166). Важнейшее направление исследований, приоритет в котором был прочно закреплен за советским ученым Н.Г.Холодным, было разрушено. Лысенко также отрицал учение о генетических основах устойчивости растений (как и саму теорию гена) и препятствовал развитию работ по иммунитету у растений, в чем была сильна в двадцатые--тридцатые годы школа Н.И.Вавилова. Это привело к многолетнему, до сих пор не преодоленному отставанию российских биологов в вопросах, некогда пионерски развивавшихся именно в СССР.