Принципиально иначе оценивались взгляды левой оппозиции на внутрипартийный режим и роль Сталина. «В этом решающем и важнейшем для судеб пролетарской революции вопросе Троцкий и троцкисты оказались в основном, наоборот, правы. Троцкий раньше других увидел те процессы внутри партии, которые уже в 1923 году начали развиваться. Троцкий раньше других увидел и вожделения Сталина утвердить свою личную диктатуру в партии» [663].
Целиком оправдался и прогноз Троцкого о перерождении партии в случае сохранения сложившегося к 1923 году внутрипартийного режима. «В этом своевременном и правильном ленинском вскрытии зародышей начавшегося незаметного перерождения партии, в страстном стремлении Троцкого вернуть партию на путь внутрипартийной демократии и здорового демократического централизма заключается огромная историческая и революционная заслуга Троцкого, которую не отнимает у него никакая клевета и никакие его прошлые ошибки» [664].
Столь же противоречивой, как оценка «троцкистской» идеологии, была характеристика личности Троцкого: «Не гений, а только крупный талант, универсально и европейски образованный; блестящий, острый, но неглубокий ум; не глубокий теоретик, а лишь несравненный по стилю, первый во всей мировой марксистской литературе публицист, склонный к красивой схеме, к яркой революционной фразе, заменяющей порой конкретный трезвый анализ; железная воля, переходящая, однако, порой в упрямство; яркая крупная индивидуальность; замечательный организатор, мировой трибун, искренне и глубоко преданный делу коммунизма,— таков Троцкий как вождь» [665]. Бросающиеся в глаза внутренние противоречия этой пространной характеристики (трудно понять, например, как «неглубокий ум» может оказаться у «первого во всей мировой марксистской литературе публициста», «мирового трибуна»), на мой взгляд, объясняются тем, что «Рютинская платформа» создавалась в основном людьми, принимавшими в прошлом активное участие в травле Троцкого и желавшими хотя бы частично оправдать эту свою позицию.
Эта часть «Рютинской платформы» завершалась недвусмысленным патетическим утверждением о том, что «несмотря на все усилия Емельянов Иловайских [666] вычеркнуть имя Троцкого из истории Октябрьской революции, он навсегда останется первым после Ленина её вождем и трибуном, её знаменосцем, её творцом и организатором! С именем Ленина и Троцкого навсегда будет связано торжество пролетарской революции, её невиданный подъём, её лучший героический период. С именем Сталина, в лучшем случае, будут связаны годы лихолетья пролетарской революции, годы мрачной реакции, годы величайшего опозорения учения Маркса и Ленина» [667].
«Рютинская платформа» расценивала объявление «троцкизма» авангардом международной контрреволюционной буржуазии как заведомо злостную ложь «бессильно обнаглевшего диктатора», состряпанную в ответ на «острые бичующие статьи Л. Д. Троцкого», в которых последний «показывает подлинное лицо Сталина» [668].
Переходя к характеристике Бухарина, «Платформа» высоко оценивала его роль как марксистского теоретика и одновременно утверждала, что Бухарин как политический вождь «оказался ниже всякой критики. Умный, но не дальновидный человек, честный, но бесхарактерный, быстро впадающий в панику, растерянность и прострацию, не способный на серьезную и длительную политическую борьбу с серьезным политическим противником, легко поддающийся запугиванию; то увлекающийся массами, то разочаровывающийся в них, не умеющий организовать партийные массы и руководить ими, а наоборот, сам нуждающийся в постоянном и бдительном руководстве со стороны других — таков Бухарин как политический вождь» [669]. Правильность этой психологической характеристики подтверждена не только политическим поведением Бухарина в годы, предшествовавшие написанию «Платформы», но в ещё большей мере — его поведением в 1933—37 годы, представлявшим наиболее печальные страницы его биографии.
В целом «Рютинская платформа» весьма точно описывала размежевание внутри старой партийной гвардии и её политическую судьбу в 1932 году: «одна часть её сидит по тюрьмам и ссылкам, другая, капитулировавшая, деморализованная и оплеванная,— влачит жалкое существование в рядах партии, третьи, окончательно разложившиеся, превратились в верных слуг „вождя“-диктатора» [670].
В «Платформе» справедливо отмечалось, что большинство идейных противников Сталина в конечном счёте приняло навязанные им иезуитские приемы. «История „самокритики“ Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова, Сырцова, Ломинадзе, Рютина, Деборина, Стэна и даже Ярославского достаточно хорошо научила членов партии пониманию природы и механики этой самокритики. Все уклонявшиеся от „критики“ этих людей или высказывавшиеся против подобных методов „самокритики“ были сняты с работы, исключены из партии, подвергнуты невиданной травле и, наоборот, все проявившие усердие в такой „самокритике“ были повышены по службе» [671].
666
Эта ироническая кличка (от фамилии Иловайского, историка и публициста дворянско-охранительской ориентации), встречающаяся и в других Разделах «Рютинской платформы», относилась к Е. Ярославскому.