Таким образом, руководствуясь своекорыстными интересами, бюрократия избрала свои, антинародные методы осуществления социальных преобразований в деревне, которые неизбежно вызвали деформацию этой исторически прогрессивной цели.
Столь же разительный поворот, как в аграрной политике, Сталин совершил и в вопросах индустриализации. До 1928 года он утверждал, что извне Советскому Союзу угрожает только военная интервенция. Левая оппозиция заявляла, что кроме этой угрозы, существует опасность интервенции дешевых цен и поэтому для преодоления ножниц между ценами на отечественные и импортные товары и упрочения положения страны на мировом рынке необходима ускоренная индустриализация. За такую постановку вопроса сталинско-бухаринская фракция в 1925—27 годах обвиняла оппозицию в «сверхиндустриализаторстве». Однако с 1928 года Сталин стал требовать форсированной индустриализации, уверяя, что «либо мы этого добьемся, либо нас сомнут». Навязанный Сталиным авантюристический темп развития промышленности «вырос не в порядке правильного предвидения и понимания динамики нашего хозяйственного строительства, а эмпирически, под кнутом рынка, критики оппозиции и кризисов, из которых добрая половина порождена ограниченностью и хвостизмом руководства» [419].
После первых успехов индустриализации Сталин и сталинцы, ранее высмеивавшие прогнозные коэффициенты Троцкого как «фантастическую музыку будущего», многократно изменяли показатели пятилетнего плана по промышленности в сторону резкого увеличения. Последний пересмотр контрольных цифр, принятых XVI конференцией, произошёл на XVI съезде, на котором Сталин потребовал поднять к концу пятилетки производство чугуна до 17 млн тонн вместо запланированных 10 млн, производство тракторов до 170 тыс. штук вместо 55 тыс., автомашин — до 200 тыс. штук вместо 100 тыс. Контрольные цифры в области цветной металлургии и сельскохозяйственного машиностроения он предложил увеличить более чем вдвое [420].
Новым контрольным цифрам сопутствовали и новые лозунги. К выдвинутому XVI конференцией лозунгу «догнать и перегнать в технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны» был добавлен лозунг «выполнить пятилетку в четыре года».
Критикуя эти лозунги как выражение самого безответственного авантюризма, Троцкий предвидел, что такая критика может породить ложное представление, будто оппозиция «меняется с аппаратом местами», поскольку теперь она обвиняет аппарат в сверхиндустриализации. «Все такие рассуждения, сближения, сопоставления можно предвидеть заранее и даже заранее можно написать статьи и речи, которые будут на эту тему произнесены. Не очень трудно, однако, вскрыть легкомыслие этих рассуждений» [421].
Троцкий напоминал, что оппозиция, оценивавшая вплоть до 1928 года возможности индустриализации неизмеримо шире и смелее, чем правящая фракция, никогда не выдвигала утопической задачи «в кратчайший срок» догнать и перегнать капиталистический мир. «Мы никогда не считали ресурсы индустриализации безграничными, и темп её — зависящим только от кнута бюрократии» [422].
Действительные изменения претерпела не программа оппозиции, а политика правящей фракции. Борьба между нею и оппозицией приняла особенно острый характер как раз к тому моменту, когда правота оппозиции подтвердилась по всем решающим пунктам разногласий. Сталинское руководство отказалось от минималистского плана пятилетки, подготовленного к XV съезду, и заменило его новым, намного более смелым, который был принят XVI конференцией. Когда же первый год пятилетки подтвердил осуществимость высоких темпов развития индустрии, потрясённые этим фактом эмпирики «решили, что отныне всё возможно. Оппортунизм, как это не раз бывало в истории, превратился в свою противоположность: авантюризм» [423].
Уже в начале этого зигзага Троцкий предупреждал: «Если в 1923—28 гг. Политбюро, не понимая громадных возможностей, заложенных в национализированной промышленности и плановых методах хозяйства, готово было мириться с 4 или с 9 % годового роста, то теперь оно, в силу непонимания материальных пределов индустриализации, легко перескакивает с 20 % на 30 %, авантюристически пытаясь каждое частное и временное достижение превратить в норму и совершенно теряя при этом из виду взаимообусловленность разных сторон хозяйственного процесса» [424].
Как и в вопросах коллективизации, сталинское руководство в вопросах развития промышленности описало дугу в 180 градусов, превращая социалистическую индустриализацию в азартную бюрократическую сверхиндустриализацию. «Теперь лозунг один: без оглядки вперед! План пересматривается непрерывно в сторону увеличения… Ссылка хозяйственника или рабочего на объективные препятствия — плохое оборудование, недостаток сырья или его плохое качество — приравнивается к измене революции. Сверху требуются: размах, ударность, наступление! Всё остальное — от лукавого» [425]. Особое внимание Троцкий обращал на то, что «во имя авантюристических темпов, меняющихся на ходу, несогласованных, непроверенных, и нередко подкапывающихся друг под друга, совершается величайший нажим на рабочую силу в то время, как уровень жизни трудящихся явно снижается» [426]. Между тем устойчивые темпы экономического роста могут быть достигнуты только при условии систематического повышения материального и культурного уровня народных масс.