Через несколько дней (21 сентября 1993 г.) произошло то, что уже всем известно: Президент принял Указ, прерывающий деятельность законно избранного парламента. Для меня это был огромный удар. Я все-таки этого не ожидал, хотя внутренне и готовился к чему-то подобному. Конфронтация набирала силу с каждой минутой. Вначале я поддался стихии эмоций. Но одумавшись, решил, что в этой ситуации мой долг – вести линию на ослабление напряженности, на примирение сторон, искать пути безжертвенного разрешения конфликта. В этом трудном деле находил понимание одних и неприязнь или осуждение других.
С благодарностью вспоминаю встречу со Святейшим патриархом и участие Русской Православной Церкви в миротворческой миссии. Хотя Алексий II не угодил политикам вроде Глеба Якунина и других крайних. Но патриарх выполнил свой долг честно. Не все, конечно, удалось. Поистине, неисповедимы пути Господни. Мне показались искренними и стремления Филатова, Лужкова, Сосковца уйти от кровопролития. Во всяком случае, подписанный протокол открывал дорогу к диалогу.
С сожалением приходится констатировать срыв переговоров и резкий поворот событий, закончившийся кровавым побоищем. Что тут скажешь? Думаю, что еще рано давать какую-либо однозначную оценку поступкам людей, вовлеченных в эту историческую драму.
Пусть скажет свое слово правосудие. Оценка одного человека, даже самого нейтрального, объективно настроенного, все равно не будет ни полной, ни истинной. Известно, что очевидец – это самый необъективный свидетель истории. Думаю, что больше правды может быть в словах либо тех, кто ушел из политики, кто решил заняться далекими от нее делами, либо чьи действия не находятся в поле зрения правосудия и не связаны непосредственно с политикой. Правда, последние вряд ли и знают многое, но из воспоминаний, оценок каждого из них и сложится общая картина происшедшего. Тот, кто продолжает свой политический путь, тысячами нитей связан с прошлым и настоящим. В такой ситуации при всем желании трудно быть беспристрастным.
Трагедии можно было избежать. Но все были увлечены борьбой до полного уничтожения не только друг друга, но и всего, что, по их мнению, мешало или могло помешать им. Вот почему так неблагодарна та миссия, та роль, которую мне и некоторым моим коллегам пришлось играть в эти трагические дни.
Третьего октября утром я собрал в Белом доме совещание с представителями парламента, участвовавшими в переговорах. Я настаивал на продолжении переговоров и подготовке пакета наших предложений. Не все отнеслись к этому с пониманием. По-моему, многие не осознавали опасности надвигающейся трагедии. На 14 часов 30 минут меня пригласил к себе В. С. Черномырдин. Он говорил о недопустимости кровопролития и провокаций, настаивал на переговорах на совещании субъектов Федерации.
Не успел я дойти от Старой площади до здания Конституционного суда, как сообщили, что отряды из Дома Советов взяли штурмом мэрию и двигаются в сторону «Останкино» и Кремля. О жертвах пока ничего не говорилось. Я понял, что это война. В Конституционном суде были представители краев, областей и республик. Радости в глазах людей я не видел. Я был, что называется, в шоковом состоянии. Мы тут же начали готовить обращение о прекращении боевых действий с обеих сторон и безотлагательном возобновлении мирных переговоров. Речь шла о предотвращении кровопролития. Но этого не удалось достичь.
Вина за трагедию лежит на всех, кто хоть немного в эти годы был приобщен к политике. Нужно все осмыслить, покаяться и очистить свою душу. Исповедуясь перед своими избирателями, перед своими соотечественниками, может быть, и мне удастся хоть немного очистить свою душу, проложить дорогу к Храму, имя которому – Совесть. Прежде всего должна быть совесть, а уж потом политика. Так я думаю.