– Промой ее слюной! – велела она.
Шаса послушно опустился на колени между ее ногами и намочил слюной указательный палец.
– У тебя грязный палец! – предостерегла его девушка.
– Что же мне тогда делать? – Шаса растерялся.
– Облизни… смажь ее языком!
Он наклонился вперед и коснулся царапины кончиком языка. Ее кровь имела странный металлически-соленый вкус.
Аннализа положила одну руку ему на затылок и погладила темные вьющиеся волосы.
– Да, вот так, очисти ее, – пробормотала она.
Ее пальцы погрузились в его волосы, она удерживала голову Шасы, прижимая его лицо к своей коже, а потом направила его выше, медленно отодвигая юбку свободной рукой, по мере того как его губы продвигались вверх.
А потом, заглянув между ее разведенных ног, Шаса увидел, что она сидит на собственном белье, белой ткани с рисунком из розочек. И тут до него дошло, что за те несколько минут, что Аннализа оставалась одна, она, должно быть, сняла трусики и подстелила их под себя как подушку на мягкой, покрытой мхом земле. Под юбкой на ней ничего не было.
Шаса резко проснулся, не понимая, где находится. Спиной он ощущал твердую землю, в плечо впился какой-то камешек, на грудь что-то давило, мешая дышать. Он замерз, вокруг стояла тьма. Престер-Джон топтался и фыркал где-то рядом, и Шаса увидел голову пони, силуэтом обрисовавшуюся на фоне звезд.
Внезапно он вспомнил. Нога Аннализы была перекинута через его ногу, а ее лицо уткнулось ему в шею; она наполовину лежала на его груди. Он оттолкнул ее с такой силой, что она с криком проснулась.
– Уже темно! – глупо воскликнул он. – Нас уже ищут!
Он попытался встать, но его бриджи оказались спущены до колен. Шаса ярко вспомнил, как девушка опытной рукой расстегивала их и спускала ниже бедер. Он резко натянул штаны и стал неловко застегивать ширинку.
– Нужно возвращаться. Моя мать…
Аннализа уже стояла рядом с ним, прыгая на одной босой ноге и пытаясь второй попасть в трусики. Шаса посмотрел на звезды. На горизонте сиял Орион.
– Уже больше девяти часов! – мрачно бросил Шаса.
– Не надо было засыпать, – уныло возразила девушка и схватилась за его плечо, чтобы не упасть. – Мой папа меня выпорет. Он говорил, что в следующий раз убьет меня.
Шаса оттолкнул ее руку. Ему хотелось поскорее убраться подальше от нее, но он знал, что не может.
– Это ты виноват! – Она наклонилась, подхватила у лодыжек трусики и натянула их до талии, а потом расправила юбку. – Я так и скажу папе, что это ты виноват. Он на этот раз хлыстом меня изобьет! Ох! Да он просто шкуру с меня спустит!
Шаса отвязал пони, руки у него дрожали. Он не мог думать отчетливо, оставаясь еще полусонным.
– Я ему не позволю. – Его голос прозвучал нерешительно, и галантность вышла неубедительной. – Я не позволю ему причинить тебе боль.
Похоже, это лишь разозлило девушку.
– Да что ты можешь сделать? Ты же просто ребенок! – Это слово, похоже, вызвало что-то еще в ее сознании. – А что произойдет, если ты сделал мне ребенка, а? Он же будет бастардом; ты подумал об этом, когда совал в меня свою штуку? – раздраженно бросила она.
Шаса обожгло несправедливостью ее обвинения.
– Ты сама показала мне, как это сделать! Я бы ничего и не сумел без тебя!
– Ни шиша хорошего теперь не будет! – Аннализа уже плакала. – Лучше бы нам просто сбежать!
Эта идея нашла отклик в душе Шасы, но он с неохотой отказался от нее.
– Пошли, – сказал он и подсадил девушку на спину Престер-Джона, а затем забрался позади нее.
Они увидели факелы поисковых групп на равнине под собой, когда обогнули выступ горы. На дороге тоже горели огни – фары машин, ехавших медленно, явно шарили по обочинам, и до них донеслись крики поисковиков, когда пони добрался до леса далеко внизу.
– Мой папа точно убьет меня на этот раз. Он узнает, чем мы занимались, – хныкала Аннализа, и ее жалость к самой себе раздражала Шасу.
Он уже отказался от попыток ее успокоить.
– Да как он узнает? – огрызнулся он. – Его там не было.
– Ты же не думаешь, что ты был первым, с кем я это делала, – резко произнесла Аннализа, желая ранить Шасу. – Я этим со многими занималась, и папа дважды меня поймал. О, он все равно узнает!
При мысли о том, что Аннализа проделывала этот странный и удивительный фокус с другими, Шаса почувствовал жаркий прилив ревности, который вскоре остыл под влиянием рассудка.