– Что ж, – сказал он, – если он знает обо всех остальных, ты вряд ли сможешь свалить вину на меня.
Аннализа попалась в собственную ловушку и испустила очередное душераздирающее рыдание; и когда они столкнулись с группой искавших их людей, шедших вдоль водовода, она продолжала театрально плакать.
Шаса и Аннализа сидели в противоположных концах гостиной бунгало, инстинктивно держась как можно дальше друг от друга. Когда они услышали, как снаружи остановился «даймлер» с горящими фарами, Аннализа снова заплакала, шмыгая носом и потирая глаза, чтобы добыть побольше слез.
Они услышали быструю легкую поступь Сантэн на веранде, и за ней звучали более неторопливые шаги Твентимен-Джонса.
Когда Сантэн появилась в двери гостиной, Шаса встал и сложил перед собой руки в жесте кающегося грешника. На ней были индийские бриджи, сапоги для верховой езды и твидовый жакет, на шее красовался желтый шарф. Сантэн пылала, она одновременно испытывала облегчение и пребывала в ярости, как мстительный ангел.
Аннализа, увидев ее лицо, испустила тоскливый вой, притворяясь лишь наполовину.
– Заткнись, девица! – тихо приказала ей Сантэн. – Или я обеспечу тебе настоящую причину рыдать. – Она повернулась к Шасе. – Кто-то из вас пострадал?
– Нет, мама.
Шаса повесил голову.
– Престер-Джон?
– О, он в прекрасном состоянии.
– Ладно, значит, все в порядке. – Она не стала ничего уточнять. – Доктор Твентимен-Джонс, не отведете ли вы эту юную леди к ее отцу? Я не сомневаюсь, он знает, как с ней обойтись.
Сантэн коротко переговорила с отцом Аннализы около часа назад – это был крупный лысый мужчина с татуировками на мускулистых руках, агрессивный, с красными глазами, вонявший дешевым бренди и сжимавший волосатые кулаки, когда высказывал свои намерения относительно своей единственной дочери.
Твентимен-Джонс взял девушку за запястье, поднял на ноги и повел ее, хнычущую, к двери. Когда он проходил мимо Сантэн, выражение ее лица смягчилось, и она коснулась его руки.
– Что бы я делала без вас, доктор Твентимен-Джонс? – тихо произнесла она.
– Подозреваю, что вы прекрасно справились бы самостоятельно, миссис Кортни, но я рад, что могу помочь.
Он выволок Аннализу из комнаты, и тут же загудел мотор «даймлера».
Лицо Сантэн снова стало жестким, когда она повернулась к Шасе. Он поежился под ее взглядом.
– Ты проявил непослушание, – сказала Сантэн. – Я тебя предупреждала, чтобы ты держался подальше от этой маленькой потаскушки.
– Да, мама.
– Она переспала с половиной мужчин на руднике. Нам придется показать тебя врачу, когда мы вернемся в Виндхук.
Шаса содрогнулся и невольно посмотрел на свои штаны при мысли о туче отвратительных микробов, ползающих по самым интимным его частям.
– Непослушание само по себе плохо, но что ты сделал по-настоящему непростительного? – резко спросила Сантэн.
Шаса мог бы назвать не меньше дюжины нарушений.
– Ты вел себя глупо, – продолжила Сантэн. – Ты оказался настолько глуп, чтобы попасться на удочку. А это худший из грехов. Ты выставил себя на посмешище перед всеми на руднике. Как ты теперь сможешь возглавлять людей и командовать ими, если настолько себя унижаешь?
– Я об этом не подумал, мама. Я вообще ни о чем особенном не думал. Это просто как-то само собой получилось.
– Так подумай об этом теперь, – приказала Сантэн. – Пока ты будешь долго принимать горячую ванну с половиной бутылки лизола, подумай обо всем этом как следует. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мама… – Шаса подошел к ней, и, помедлив мгновение, она подставила ему щеку. – Прости, мама. – Он поцеловал ее. – Прости, что заставил стыдиться за меня.
Ей хотелось обнять его, прижать к груди его прекрасную любимую голову и сказать, что она никогда не будет его стыдиться.
Но…
– Спокойной ночи, Шаса, – повторила она, стоя неподвижно, пока сын выходил из гостиной.
Она услышала, как его шаги безутешно удаляются по коридору. Затем ее плечи поникли.
– О, мой милый… мое дитя… – прошептала она.
Внезапно, впервые за много лет, она ощутила нужду в успокоительном. Она быстро подошла к тяжелому застекленному шкафу, налила себе коньяка из графина и сделала глоток. Спиртное обожгло ей язык и вызвало слезы на глазах. Проглотив, она отставила стакан.
– Это не слишком поможет, – решила она и ушла к своему письменному столу.
Сев в кожаное кресло с высокой спинкой, Сантэн вдруг почувствовала себя маленькой, хрупкой и уязвимой. Для нее подобные чувства были чужды, и она испугалась.