Твентимен-Джонс взял девушку за руку, поднял и, всхлипывающую, повел к двери. Когда он проходил мимо Сантэн, ее лицо смягчилось и она коснулась его руки.
– Что бы я без вас делала, доктор Твентимен-Джонс? – негромко спросила она.
– Полагаю, вы вполне справились бы сами, миссис Кортни, но я рад, что могу помочь.
Он вытащил Аннелизу из комнаты, и они услышали, как заработал мотор «даймлера».
Лицо Сантэн снова затвердело, и она повернулась к Шасе. Он заерзал под ее взглядом.
– Ты проявил непослушание, – сказала она. – Я предупредила: держись подальше от этой курочки.
– Да, мама.
– Она переспала с половиной мужчин на шахте. Когда вернемся в Виндхук, надо будет показать тебя врачу.
Он содрогнулся и невольно посмотрел вниз: представил себе, как целое войско отвратительных микробов ползает по его интимным местам.
– Неповиновение само по себе достаточно скверно, но что ты сделал непростительного? – спросила она.
Шаса без особого труда мог дать с десяток ответов.
– Ты проявил глупость, – сказала Сантэн. – Ты был так глуп, что допустил, чтобы тебя поймали. Это худший грех. Теперь ты стал посмешищем для всей шахты. Как ты сможешь командовать, когда сам сбиваешь себе цену?
– Я не думал об этом, мама. Я вообще ни о чем не думал. Все произошло как-то само собой.
– Что ж, теперь подумай, – сказала она. – Пока будешь сидеть в горячей ванне с половиной бутылки «лизола»[9], подумай об этом хорошенько. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мама.
Он подошел к ней, и после недолгого колебания она подставила ему щеку.
– Прости, мама. – Он поцеловал ее. – Прости, что заставил стыдиться меня.
Ей хотелось обнять его, притянуть к себе прекрасную любимую голову, сказать, что никогда не будет его стыдиться…
– Спокойной ночи, Шаса, – сказала она, оставаясь холодной и чопорной, пока он не вышел из комнаты и она не услышала его унылые шаги в коридоре. Только тогда ее плечи поникли.
– О мой дорогой, мой малыш, – прошептала она. Неожиданно впервые за многие годы ей захотелось чего-нибудь успокоительного, одуряющего. Она подошла к массивному шкафу, достала тяжелый графин, налила коньяку и пригубила. Спиртное перцем обожгло язык, от паров на глазах выступили слезы. Сантэн проглотила коньяк и отставила стакан.
«Это не очень поможет», – решила она и направилась к столу. Села в мягкое кресло и почувствовала себя маленькой, хрупкой, уязвимой. Для Сантэн это ощущение было совершенно чуждым, и она испугалась.
– Вот оно, – прошептала Сантэн. – Он становится мужчиной. – Она вдруг почувствовала ненависть к девчонке. – Грязная шлюшка. Он еще не готов для этого. Она слишком рано выпустила демона, демона крови де Тири.
Сантэн была хорошо знакома с этим демоном, ведь он всю жизнь преследовал ее. Эта дикая, страстная кровь де Тири.
– О мой дорогой!
Она потеряет частицу его души, уже потеряла, поняла Сантэн. Одиночество набросилось на нее, как прожорливый зверь, который все эти годы поджидал в засаде.
Только двое мужчин могли скрасить ее одиночество. Отец Шасы – но он погиб в своей хрупкой машине из ткани и дерева, пока она беспомощно стояла и смотрела, как он обугливается и горит. Второй мужчина одним жестоким, бесчувственным поступком навсегда отдалился от нее. Майкл Кортни и Лотар Деларей… оба для нее сейчас мертвы.
С тех пор были любовники, много любовников. Короткие непрочные связи, ощущаемые только на уровне плоти, простое противоядие против кипения ее крови. Никому из них не было позволено проникнуть в глубины ее души. И вот теперь чудовище одиночества прорвалось сквозь эти охраняемые врата и разорило ее тайное укрытие. «Если бы только был кто-нибудь, – жаловалась она, как делала раньше только раз в жизни, когда родила златовласого Лотарова ублюдка. – Мужчина, которого я могла бы любить и который любил бы меня». Она наклонилась вперед в большом мягком кресле и взяла фотографию в серебряной рамке – ее она брала с собой всюду, куда бы ни поехала. Сейчас она принялась разглядывать лицо молодого человека в группе летчиков. Впервые она заметила, что за эти годы фотография поблекла и черты Майкла Кортни, отца Шасы, начали расплываться. Она смотрела на красивое молодое лицо и отчаянно старалась сделать картину в памяти более ясной и четкой, но та, казалось, еще больше расплывалась и отступала.
– О Майкл! – прошептала она. – Это было так давно. Прости меня. Пожалуйста, прости. Я пыталась быть сильной и смелой. Пыталась ради тебя и твоего сына, но…