Я смотрел этот фильм восемнадцать, кажется, лет назад на кинофестивале в моем родном городе. После фильма было обсуждение, выступали люди с разными взглядами и на кино, и на историю, но, насколько я помню, ни одному из обсуждавших не пришло в голову сказать, что сам комдив, конечно, еще тот провокатор, и что если бы он не попытался встать на своем сиденье (там по сюжету был какой-то заблудившийся дальнобойщик, и комдив хотел показать ему дорогу), все так бы культурно и весело продолжалось, и они бы ехали, болтали, шутили, смеялись. Но общественная мысль за эти неполные двадцать лет, я полагаю, сильно продвинулась в своем развитии, и, наблюдая за обсуждением вчерашних событий на Болотной, я почему-то уверен, что если бы тот фильм сейчас показали в каком-нибудь «Закрытом показе», то обязательно кто-нибудь сказал бы, что комдив провокатор, и что он сам виноват, что его лицо приобрело тот вид, который показали в последних кадрах.
Наверное, действительно где-то были люди, которые хотели митинга с Владимиром Рыжковым в роли ведущего и с набором до тошноты все знакомых ораторов. Может быть даже, люди, которые хотели такого митинга, работают не только в администрации президента и смежных структурах — я вполне готов в это поверить. Еще я верю в то, что, когда Удальцов с Навальным выйдут после своих пятнадцати суток (или не пятнадцати, или не суток — не знаю), все будут их критиковать за безответственность и за что-нибудь еще. Может быть, Удальцова больше никогда не позовут на президентскую комиссию по совершенствованию партийной системы и даже в передачу «Честный понедельник». Не знаю.
Но что знаю точно — что если бы это был митинг, как в марте на Пушкинской или на Новом Арбате, мне было бы за него стыдно, хоть я к нему и не имел никакого отношения. Но Удальцов, Навальный и прочие сели на асфальт, и, благодаря этому, мне теперь стыдно за то, что меня не было рядом с ними.
23 июля 2012. Декабрь 2012 года, традиционная «прямая линия» президента Путина. Она, наверное, как это принято, будет длиннее всех предыдущих — может быть, пять часов подряд. За эти пять часов Путин, конечно, ответит на все самые важные вопросы, какие только могут быть. Вообще, политические прогнозы — дело неблагодарное, но это тот случай, когда в прогнозе ошибиться трудно. Путина будут спрашивать, Путин будет отвечать.
Декабрь 2012 года, участницы Pussy Riot еще сидят. И вот кто-нибудь — может быть, ведущие, может быть, Никита Михалков, а может, кто-нибудь просто по телефону анонимно спросит Путина о Pussy Riot. Люди, которые составляют списки вопросов для Путина, решат, что десятый раз спрашивать про Ходорковского — это перебор, а про Pussy Riot спросить можно, и спросят.
Путин, конечно, скажет, что не следит за этим делом, и что он даже не знает, что такое Pussy Riot, и когда ведущий подскажет ему — мол, это те, которые в храме пели, — он ответит, что во всем должен разбираться суд, и заодно, еще раз повторив, что не следит за этим делом, продемонстрирует свою хорошую осведомленность об этой истории.
Он всегда так делает. «Я не знаю точно, но, по-моему, экспорт леса-кругляка за последний год снизился на 14 процентов», — и ведущие пораженно молчат, как будто первый раз столкнулись с таким трюком.
И потом известные российские политологи будут говорить, что Путин еще раз продемонстрировал, что не боится неудобных вопросов, а кто-нибудь скажет даже, что своим ответом он раз и навсегда закрыл тему Pussy Riot, потому что теперь, после слов Путина, только иностранные агенты могут говорить, что он имеет какое-то отношение к аресту участниц группы.
Я почему-то уверен, что именно так все и будет. За годы президентства Владимира Путина его пиарщики давно привыкли к тому, что все проблемы решаются с помощью «прямых линий», или полетов на вертолетах, или показательных разносов типа «ручку верните». На самом деле это уже, конечно, давно не работает, но ни Путин, ни его пиарщики пока этого не заметили. И я не думаю, что до декабря в этом смысле что-то изменится.
И Путин, конечно, выскажется о Pussy Riot. Сначала скажет, что не следит за делом, а потом даст понять, что очень даже следит. Но это ведь и так понятно, что следит. И понятно, что с удовольствием бы не следил. Очень был бы рад, если бы это действительно была проблема для Хамовнического суда, или хотя бы для церкви. Но для этого нужен независимый суд или несогласная с государством церковь, а их в современной России нет, и именно поэтому дело Pussy Riot оказалось возможным только в современной России.