– Аято-кун, вы давно дружите с нашим президентом? – спросил он. – Раньше я не замечал, чтобы вы приятельствовали…
Я поднял глаза на соученика, и внезапно мне в голову пришла одна идея.
Я не знал, как дальше пойдёт всё с Хигаку, но рассчитывал, что предварительная подготовка ближайших к нему людей не станет лишней.
Что ж, пора поднапрячь свой актёрский талант…
Глубоко вздохнув, я помотал головой и горько вымолвил:
– Шин-кун беспокоит меня. После смерти Оки Руто он стал каким-то странным… Честно говоря, Чоджо-кун, я воспринял гибель одной из наших товарищей очень близко к сердцу, несмотря на то, что не знал её близко. И я решил, что не допущу больше подобного. Шин-кун – человек, который теснее всего общался с Окой, – как мне казалось, нуждался в поддержке, и я решил сблизиться с ним. Это стало верным решением: он признался мне, что был влюблён в вашего бывшего президента и теперь, когда она умерла, не видит своего будущего. Временами он проявляет какое-то неестественное оживление и веселье, а потом резко становится мрачнее тучи, и я не знаю, что и думать…
Мой одноклассник обеспокоенно кивнул.
– Я тоже заметил, что Шин какой-то странный, – сообщил он. – Сократил время заседаний клуба, а раньше ведь жить без этого не мог! Искренне надеюсь, что он придет в норму и ничего с собой не сделает!
– Я просто молюсь об этом! – я опустил голову и потер глаза. – Не вынесу, если ещё хоть кто-нибудь из тех, кого я знаю…
Чоджо постоял рядом ещё несколько секунд, а потом, сочувственно потрепав меня по плечу, отошел прочь.
Я украдкой ухмыльнулся и медленно распрямился.
Кохару Хината, сидевшая наискосок от меня, пристально смотрела в нашу сторону. Когда наши глаза встретились, она ободряюще улыбнулась и кивнула. Я склонил голову в ответ, в душе ликуя: самая большая сплетница в нашем классе это услышала, значит, вскорости о печальной истории Шина узнает вся школа.
Просто прекрасно.
После уроков Шин, зайдя за мной, зачем-то доложил, что проведет заседание клуба, но «всего на сорок минут, ты же подождешь меня, да, Аято?». Пришлось пообещать ему, что так и сделаю.
И я направился во внутренний дворик, чтобы там, притаившись на скамейке в тени вишнёвых деревьев, наблюдать за моим прекрасным семпаем, читавшим книгу с неподдельным интересом.
Хигаку сдержал обещание: он отпустил своих собратьев по интересам ровно без десяти четыре и подбежал ко мне, как горный козлик.
– Вот я и освободился! – радостно выдал он. – Куда пойдём?
Я несмело улыбнулся и встал со скамейки.
Он был на добрую голову ниже меня, впрочем, как и многие ученики этой школы. Ростом со мной мог сравниться только президент клуба фотографии Фред Джонс, но ведь он был иностранцем, а они, в большинстве своём, по этому параметру перегоняют нас, японцев.
Я положил руки на плечи Шину и улыбнулся. Тот судорожно сглотнул и недоумённо склонил голову набок.
– Не знаю, что со мной происходит, – размеренно проговорил я, – но, кажется, я начинаю испытывать что-то к тебе…
– О! – он покачнулся, а потом порывисто обнял меня. – Я… Я даже… Может, зайдем ко мне?
Я слегка отстранился, молясь, чтобы эти нежности никто не увидел, и благодаря небеса за то, что семпай ушел пять минут назад вместе со своей младшей сестрой.
– Мне просто хочется узнать тебя поближе, – мягко приструнил его я.
– К-конечно, – он усиленно закивал, как болванчик. – Я ни в коем случае не думал…
Прервав его излияния жестом руки, я взял его под локоть, и мы заспешили из школы.
Дом Хигаку оказался именно таким, как я и представлял: квартира, притулившаяся под самой крышей, вечно улыбающаяся мать, два младших брата и одна сестренка.
Шин как старший из детей удостоился привилегии иметь свою комнату. Последняя представляла собой небольшую каморку, насквозь пропахшую ароматическими свечами. Бежевые стены были заклеены плакатами группы Блэк Самайн, а окно – плотно занавешено какой-то лиловой тряпкой.
Я смотрел по сторонам, тщательно фиксируя каждую деталь: неизвестно, что может пригодиться впоследствии.
Хозяин этого убогого помещения суетился вокруг меня, подвигая стул, расчищая письменный стол, заваленный книгами мрачного содержания, а я, тем временем, изучал.
Хигаку изо всех сил старался предугадать малейшее моё желание: он притащил из кухни сэндвичи, сделанные, по-видимому, заботливыми руками его матери, и крепкий чай, в который он вбухал чуть ли не половину сахарницы.
Он скакал вокруг меня, как кузнечик.
А я смотрел и слушал.
Его мать работает уборщицей в госпитале Эбису. Её дни – вторник и четверг. Самая младшая сестренка шесть дней в неделю ходит в детский сад, в группу Лотоса. Братишки пока учатся в младшей школе и завтра поедут на экскурсию в Камакуру – посмотреть на гигантскую статую Будды. Отец – агент по продажам, сейчас он в командировке на Тайвани, но уже на следующей неделе должен вернуться.
Шин всё говорил и говорил о себе, а я, вставляя поощрительные междометия, старался не пропустить ни крупицы информации из этого бессистемного потока.
Он накормил меня этими сэндвичами, а потом притащил огромную миску с лапшой и пиалы, и мы вдоволь наелись. Я даже как-то умудрился сделать уроки, пока этот дурачок болтал без умолку.
Так настал вечер.
И тут я встрепенулся и посмотрел на наручные часы.
Без двадцати трёх девять.
Я искоса посмотрел на Шина, который как раз искал в книге по чёрной магии иллюстрацию, которую он хотел показать мне.
Старшеклассник был абсолютно спокоен…
И тут словно пелена спала с моих глаз.
Я даже чуть не задохнулся от этого внезапного прозрения.
Любой влюбленный человек изо всех сил старается обезопасить предмет своей страсти, так ведь? Значит, Хигаку никогда бы не подверг риску меня.
А письмо с таймером – это настоящая бомба.
Он может забыть о времени, остаться без связи с Интернетом, потерять пароль от своего почтового ящика…
Иными словами, это послание испортило бы мне много крови.
Если бы существовало.
Я снова бросил косой взгляд на Шина, быстро листавшего страницы толстенного фолианта.
Никакого письма не было.
Чистой воды блеф.
Я усмехнулся, в душе аплодируя этому любителю мистики.
Каков хитрец, а! Поймал меня на крючок с помощью старого приема карточных игроков!
Хигаку наконец отрыл нужную картинку и сунул книгу мне под нос. Я покачал головой, признав, что изображение рогатого человека, покрытого длинной густой шерстью, и вправду производит впечатление.
План по преодолению этого препятствия же потихоньку вырисовывался в моём сознании…
***
Вторник по статистике является самым трудным днём недели. До конца трудовых будней ещё далеко, а эффект от выходных уже сошел на нет.
Но именно в этот день я должен был выполнить то, над чем размышлял всю ночь.
И я был полностью готов.
Вчера, перед тем, как уйти домой, я заглянул на кухню, к матери Шина, чтобы попрощаться. Бросив туманную фразу о том, что мой товарищ сейчас очень нуждается в поддержке, так как недавно пережил страшную потерю, я удалился, оставив женщину в недоумении.
Ничего, вскорости она всё поймёт.
С утра во вторник я написал Инфо-чан о том, что мне нужна помощь, и, видимо, разбудил её, так как тон ответа был довольно раздраженным:
«Мне кажется, Аято-кун, мы с тобой уже обсуждали это и пришли к выводу, что ничего не можем поделать».
Я усмехнулся и быстро напечатал: «Я нащупал его слабое место».
«Да? И что же это?».
Посмотрев в окно, на резво подметавшего улицу дворника в яркой спецовке, я лаконично ответил: «Я».
«Отлично. И что же я должна делать?».
Я бросил взгляд на собранную с вечера сумку, висевшую на спинке стула, и тарелку с размокшими в молоке хлопьями, стоявшую передо мной. Нужно быть максимально конкретным в указаниях и предусмотреть абсолютно всё: если в случае с Окой мне удалось вывернуться после моего недосмотра с туфлями, то здесь любой, даже самый мелкий провал непростителен.