В России в начале 1901 года «Московский листок» писал так: «Жутко… Точно стоишь у края обрыва и смотришь в бездонную, погружённую в непроницаемый мрак пропасть». Андрей Белый назвал молодёжь своего поколения, которые вступили в новый XX век студентами, «люди рубежа». Они, по его словам, «несли в душе ножницы двух борющихся эр: революционной катастрофической и эволюционной благополучной». Для них 1901 год был началом «эры зари» – радостного ожидания «размаха событий». До чего же все молодые похожи! Мы, спустя сто лет, тоже жадно ожидали размаха событий и «несли в душе ножницы» противоречащих друг другу идеологий. Старшее поколение так же было утомлено веком уходящим и не ждало ничего от века нового. Российский журналист и критик А. С. Суворин записал в новогодний праздник 1900 года: «Новый век или нет? Всё равно. Лет десять тому я напечатал, что не буду жить в новом веке. Лев Толстой спросил меня: “Почему Вы так думаете?” Я сказал, что десять лет трудно прожить». Десять лет действительно могут стать целой эпохой. Именно такой эпохой для многих стали девяностые годы XX века.
Публицист и философ В. В. Розанов 31 декабря 1900 года пишет: «Чем мы встречаем новый век? Страшно сказать – всемирной скукой. Решительно скучно – в науке, в литературе, в общественной жизни». Причину этой «всеобщей скучище» он находит в общем умирании принципов, в умеренности и усреднённости. Умирают как принципы государственности, законности, Церкви, так и диаметрально противоположные им принципы. Некоторые граждане не хотят прогресса в новом веке. «Пессимист говорит, что хочет просто умереть, оптимист заявляет, что хочет просто выпить рюмку водки».
Газета «Новое время» в последний день 1900 года пишет: «Та тяжёлая школа, которую прошли мы за десять веков своего исторического существования, даёт нам право со спокойной совестью смотреть на тёмное будущее, на тот век, который всех нас приведёт к небытию и в середине которого действовать и править будут наши дети и внуки. Каждый из нас сделает своё дело, как делали наши предки, и каждый из нас будет позабыт, как они. Будут позабыты и те, кто пытался разрушить Россию (что сомнительно – геростратов помнят всегда, особенно в России), будут позабыты и те, кто помогали её тяжкому, медленному движению (вот это совершенно верно – таких у нас всегда хоронят под табличкой “неизвестный солдат”). И пока у ней будет совесть, и пока у ней будет вера, она не развалится и не погибнет».
Вера ещё не задушена железной рукой атеизма, уныние и неискренность не вытеснили из людей всё остальное, поэтому звучат и оптимистические призывы: «Не станем же стараться разгадать, что скрыто за таинственным мраком приподнявшейся сегодня перед нами завесы будущего: будем лучше верить».
Из того же «Нового времени» узнаём, что желал наступающему двадцатому веку уходящий девятнадцатый: «Менее кровавых побед, менее войн и насилий, более порядка, терпимости, образования и любви к ближнему по завету христианскому». А чтобы надежды оправдались, «постараемся же, господа, быть здоровыми, сильными в добре, слабыми в злых побуждениях, по нашей греховной натуре всем нам свойственных. Будем людьми по преимуществу. Успокоимся хоть немного от перенесённых важных и тяжёлых боевых работ и, пожав друг другу руки, встретим весело и бодро Новый год нового века!».
И, конечно, всё те же споры, когда начинается новый век: 31 декабря 1899-го или 1 января 1901-го, так что даже появляется ироничное высказывание, что новый век «родился-таки окончательно, как младенец о двух головах».
Как странно теперь слышать про свой родной двадцатый век: прошлый век. Странно звучит: «Я родилась… в прошлом… веке»! Господи, какая я древняя, оказывается. Какой же прошлый, если вот же он, только что был здесь! Вот он только что подтягивал свой хвост девяностых годов, и кажется, что ещё можно за этот хвост ухватить: не уходи, ты самый лучший! Ты – наше рождение и юность, наши мечты и надежды. Кажется, двадцатый век никуда не делся, и люди те же, и города, и дороги… Точнее, их отсутствие. Да что там двадцатый, если в России до сих пор запросто можно веке в пятнадцатом очутиться, отъехав от столицы всего ничего.