Пока Глорфиндэл говорил, незаметно сгустились сумерки. На Фродо снова навалилась усталость. Когда солнце еще только начинало клониться к закату, ему уже мерещилось, что наступил вечер. Лица друзей скрыла неясная тень. Теперь ко всему этому добавился внезапный приступ боли и холод в плече. Фродо пошатнулся и схватил Сэма за руку.
– Моему хозяину плохо, он ранен, – сердито заявил Сэм. – Ему нельзя сидеть в седле после захода солнца. Он должен отдохнуть!
Глорфиндэл подхватил Фродо, заботливо взял на руки и, нахмурившись, посмотрел ему в лицо.
Бродяга коротко рассказал, как на их лагерь у Пасмурника напали враги, и поведал о страшном вражеском кинжале. Достав черен, который он на всякий случай сохранил, Следопыт протянул его эльфу. Тот содрогнулся, но взял черен в руки и внимательно осмотрел.
– Здесь начертаны черные, гибельные заклятия, – сказал он. – Правда, вашим глазам они, скорее всего, недоступны. Сбереги его, Арагорн, до Обители Элронда! Но будь осмотрителен и старайся пореже до него дотрагиваться! Должен сказать вам – увы! Я не могу исцелить раны, нанесенной подобным оружием. Попытаюсь разве что облегчить боль… Но тем более прошу вас: не будем терять времени!
Он ощупал плечо Фродо и сдвинул брови, словно не был рад тому, что увидел. Но Фродо почувствовал, что холод отпускает. От плеча к ладони поползло тепло, боль почти унялась. Даже вечерние тени немного посветлели – так бывает, когда небо внезапно очистится от туч. Из тумана проступили лица друзей. К Фродо вернулись силы и слабая надежда.
– Поедешь вместо меня, – сказал Глорфиндэл. – Я подтяну стремена к самому седлу, а ты садись на коня и смотри держись крепче. Бояться не надо: если я замолвлю словечко за тебя, мой конь ни за что не даст тебе упасть. Шаг у него плавный, нетряский, а в миг опасности он помчится так, что даже черные кони наших врагов не смогут с ним потягаться.
– Никуда он не помчится, – насупился Фродо. – Я ни за что не сяду на него, даже и не просите. Чтобы я поскакал на коне в Ривенделл или куда там еще, а друзей оставил в беде? Нет уж! Не выйдет!
Глорфиндэл улыбнулся.
– Сомневаюсь, что твои друзья попадут в беду, если ты бросишь их и поскачешь один, – сказал он. – Враги гонятся именно за тобой, Фродо. Мы их не интересуем[165]. Так мне думается. Нам грозит опасность, только пока с нами ты, Фродо, – ты и твоя ноша.
Фродо не нашел, что ответить, и дал посадить себя на белого эльфийского коня. На пони навьючили прежний груз, и мешки путников стали значительно легче. Компания двинулась в путь. Хоббиты с трудом поспевали за не знавшим усталости быстроногим эльфом, а тот уверенно вел их все вперед и вперед – в самую пасть ночи, в глубь обложенной тучами темноты. Ни звезд, ни луны в эту ночь не было. Остановиться Глорфиндэл разрешил, только когда забрезжили первые серые лучи рассвета. К этому времени Пиппин, Мерри и Сэм уже вовсю спотыкались и, можно сказать, спали на ходу. Устал даже Бродяга – он ссутулил плечи и шагал, горбясь. Фродо забылся темным сном прямо в седле.
Когда объявили привал, хоббиты бросились в вереск в нескольких шагах от дороги и тут же заснули. Глорфиндэл остался стоять на страже. Когда он разбудил хоббитов, беднягам показалось, что они не успели еще и глаз сомкнуть. Но солнце прошло уже больше половины своего утреннего пути, и от ночи с ее туманами не осталось и следа.
– Выпейте вот этого! – сказал Глорфиндэл, наливая каждому питья из кожаной фляги, окованной серебром. Питье, прозрачное, как родниковая вода, не грело и не холодило, на вкус тоже казалось водой, но стоило глотнуть его, как по телу сразу разливались сила и бодрость. Кусок зачерствелого хлеба и сушеные фрукты (все, что осталось от былых припасов) после такого напитка утолили хоббичий голод лучше, чем самый сытный засельский завтрак.
Отдых занял едва ли больше пяти часов, и вскоре хоббиты, Глорфиндэл и Бродяга снова были в дороге. Глорфиндэл, как и прежде, немилосердно подгонял хоббитов и позволил им всего–то два коротеньких привала за целый день пути. Зато до ночи они одолели почти тридцать верст и оказались у последнего поворота. Справа открывался спуск в лощину, куда и сбегала дорога, устремляясь прямо к Бруинену. До сих пор погони за спиной слышно не было, но Глорфиндэл не раз останавливался и прислушивался, поджидая тащившихся позади хоббитов; в такие минуты лицо его туманила озабоченность. Раз или два он заговаривал с Бродягой по–эльфийски.
Но, какие бы тревоги ни одолевали проводников, к вечеру стало ясно, что хоббиты дальше идти не могут. Они брели из последних сил, пошатываясь на ходу, не в силах думать ни о чем, кроме своих стертых ног. Что касается Фродо, его рана болела вдвое сильнее, чем прежде, а перед глазами расплывалось сплошное призрачно–серое марево. Фродо почти рад был наступлению ночи – ночью мир не казался таким блеклым и пустынным.
Хоббиты еще не оправились как следует от усталости, когда ранним утром отряд снова пустился в путь. Между ними и Бродом лежало еще много верст, и хоббиты, смирясь с неизбежным, ковыляли изо всех сил.
– Главная опасность – у реки, – повторял Глорфиндэл. – Сердце говорит мне, что враги уже близко. Но у Брода нас может ожидать еще и засада.
Дорога по–прежнему бежала под уклон. По сторонам то и дело попадались полосы густой травы; хоббиты несказанно рады были пройтись по ней и дать отдых натруженным ногам. Ближе к вечеру Тракт внезапно нырнул в сумрак, под кроны высоких сосен. Чуть дальше он исчезал в глубоком ущелье с влажными отвесными стенами из красного камня. Ускорив шаг, беглецы заторопились вперед, а за ними по ущелью покатилось неумолкающее эхо, словно по пятам спешило множество ног. Затем, неожиданно ринувшись в сияющие ворота, Тракт вырвался на волю. Впереди, за крутым спуском и луговиной версты в полторы шириной лежал Бруиненский Брод. За рекой вздымалась бурая крутизна, надвое разделенная вьющейся дорогой; дальше одна выше другой темнели на фоне тускнеющего неба горы–великаны – склон за склоном, вершина за вершиной, пик за пиком.
Эхо в ущелье еще не смолкло, и беглецам по–прежнему казалось, что следом спешат тысячи ног. Но теперь к эху добавился и еще какой–то шум – словно в сосновую рощу за ущельем ворвался ураганный ветер. Глорфиндэл обернулся, прислушался – и с громким восклицанием кинулся к реке.
– Спасайся! – крикнул он Фродо. – Скорее! Погоня!
Белый конь прянул вперед. Хоббиты что есть мочи бросились бежать вниз по склону. Глорфиндэл и Бродяга поспешили за ними, прикрывая их сзади. Но они не успели еще выбежать на луговину, когда за спиной послышался грохот копыт. Из темной рощицы, закрывавшей вход в ущелье, галопом вылетел Черный Всадник. Он осадил коня и остановился, слегка покачиваясь в седле. Следом появился другой, третий – и, наконец, еще двое.
– Скачи! Скачи! – кричал Глорфиндэл Фродо.
Фродо послушался не сразу: ему словно мешало что–то. Он заставил коня перейти на шаг, обернулся и взглянул назад. Конные фигуры высились на круче, как зловещие статуи, темные и отчетливые, а лес и холмы вокруг тонули в непроглядном тумане. Внезапно Фродо понял,– сердцем, а не разумом понял: враги приказывают ему стоять! У него захватило дух от страха и ненависти. Поводья выпали у Фродо из рук, он потянулся к мечу – и выхваченный из ножен клинок вспыхнул алой молнией.
165
В этой сцене особенно ярко проявляется основная черта противостояния Фродо и Черных Всадников. Борьба происходит не на «физическом» плане – иначе Всадники без труда расправились бы с отрядом, чтобы потом им легче было бы заполучить оставшегося без помощников Фродо. Однако ни у Брода, ни у Пасмурника никто из спутников Фродо не взаимодействует с врагами. Погоня Всадников за Хранителем тонко символизирует события духовного пути Фродо, и Всадники, как бы ни были они сильны физически, могут победить Фродо только в том случае, если он уступит им сам. Толкин не переходит грань, отделяющую «историю (рассказ)» (story) от «аллегории», но близок к ней: в бегстве Фродо легко читаются этапы борьбы человека с «обстоянием» (богословский термин, означающий атаку демонических сил).