«Нет и нет! Железный Зверь, конечно, может существовать как условная объективность или, что то же самое, как субъективная реальность, данная нам в чувственное восприятие или, что то же самое, в условное ощущение…» — «Ты завирайся, да не очень, — дребезжал в ответ Парис и бегал глазами по толпе, ища поддержки. — Какая же она условная, когда пострадавший отнюдь не условен, 1рзо Гас о, следовательно, — рпто, — Железного Зверя следует считать реальным, но так как во всем Просторе, слава Нимбу, ничего подобного ни разу не случалось со дня Сошествия, то, — хесипйо, — его следует считать реально не существующим…»
Решено было пойти и посмотреть.
Послали к Хранительнице за ядом — смазать наконечники стрелок. Зверь так зверь — Парису в деревне не очень-то верили. О разбитом окне и полиции никто уже не вспоминал, будто ничего и не было. Леон только радовался. Человек десять охотников выразили готовность идти в лес, от шептунов вызвались Парис и отдохнувший Линдор. Умнейший вызвал всеобщее удивление, решительно нахлобучив на голову свое птичье гнездо и заявив, что тоже идет. Никто не возразил — Умнейшего не спрашивают о том, почему он поступает так, а не иначе.
Двинулись напрямик, через Трескучий лес. Парис тут же прилепился к Умнейшему, семенил рядом и делал всё сразу: раздвигал у того перед лицом ветки, предупреждал о яме, которую надо обойти, шугал лесных бабочек, чтобы своими песнями не мешали течению высоких мыслей Умнейшего, щипал себя за бороденку, безостановочно вещал и заглядывал в глаза — словом, набирал очки перед состязанием мудрецов. Некоторое время Леон наблюдал за ним с кислой усмешкой, потом вспомнил, что еще не завтракал, сорвал лесной орех и умял его, потом побрился на ходу листом кость-дерева, потом спел в уме все песни, какие знал. Трескучий лес давно кончился, и потянулось Криволесье, а коварный сморчок все никак не мог угомониться. Умнейший, кивая, отвечал односложно.
Великий Нимб! Можно смеяться над Парисом — нельзя осуждать. Разве найдется человек, втайне не мечтающий хоть раз в жизни запросто поговорить с Умнейшим! Мать Леона, сказительница, укладывая спать маленького, рассказывала в ответ на настойчивые расспросы: «Умный он, сынок, самый умный в Просторе, до самой дальней дали, куда и не дойти человеку… Везде о нем слыхали, и в Городе его хорошо знают. Давно уже ходит он, ходит… ищет человека умнее себя, а находит только более знающих… И нет у него учеников: ужасно, когда можно только учить и не у кого учиться…» Сама мать гордилась тем, что ей однажды удалось поговорить с Умнейшим: проходя через деревню в прошлый раз, тот спросил у нее воды.
Леон прибавил шагу и догнал Линдора.
— Что это за Железный Зверь, как полагаешь? Линдор долго молчал, размышляя.
— Дойдем — увидим.
— А если он убежал? Ищи его… И старики с нами… Линдор пожал плечами — выпуклые мышцы плавно перекатились под бронзовой кожей. С такой грудной клеткой из него мог бы получиться не шептун, а прекрасный стрелок, — мужчина в самом расцвете. Неудивительно, что Филиса согласна пойти к нему второй женой. Мало ему одной…
Леон отстал. От скуки он начал размышлять о том, почему так бывает: Трескучий лес — это одно, а Криволесье — это совсем другое. Те же деревья, да растут по-разному, свеклобабов и молочных лиан в Трескучем лесу куда меньше, чем в Криволесье, зато кость-деревьев намного больше, сладкие грибы из Криволесья имеют свой привкус — на любителя, — правда, и там, и там бабочки поют одинаково, всюду мир и изобильное благополучие. Младенец не погибнет в лесу…
— Постой!
Леон вздрогнул. Умнейший догнал, тяжело дыша, отирая со лба пот рукавом хитона — старику было тяжко поспевать за охотниками. От Париса он все же как-то избавился — тот шествовал сторонкой, и Леон чувствовал на себе его завистливый взгляд.
— Скажи-ка мне, этот ваш Фавоний… он здоровый? Не заговаривается, во сне не ходит?
— Н-нет. — А что?
— А как насчет Тихой Радости? Не злоупотребляет?
— Н-нет. Только по праздникам.
— Этого я и боялся… — Умнейший заметно помрачнел. — Далеко еще идти?
— Рядом уже. Вон пригорок, за ним еще один, а за ним.
Перевалили через пригорок, стали подниматься на следующий.
— Стой! — скомандовал Линдор. — Слышите? Что-то было не так, Леон сразу это почувствовал, лишь только охотники замерли, настороженно прислушиваясь к хрупкому лесному молчанию. Что-то изменилось — неназойливо, почти неуловимо. Не то чтобы почуялась опасность, нет, — наоборот, казалось, что не хватает чего-то важного, и Леон тщетно пытался понять чего. Легонько кольнула зависть: чутью Линдора все давно привыкли доверять беспрекословно. Сильный шептун, быть ему к старости учителем, коли дозволит Хранительница.