— У вас не повторится. Вовремя к нам пришли.
Разговор с Жихаревым расшевелил и остальных. Все как бы наглядно убедились, что дорога из этой палаты не только к праотцам, «в демонтажную», как говорит Игорь. Дмитрий Антонович шутил, выслушивал жалобы: «Овощей бы в меню поболе», «Почему телевизор не отремонтируют? Вчера был концерт Райкина!». Но вот его лицо передернулось, как от досадной мысли, — через открытую форточку в палату влетел надтреснутый, неохотно истаивающий звук. За ним — второй, третий…
— Вот уже и душеньку на небеса возносят, — первым прокомментировал заутреню сутулый старик с обвисшей на щеках кожей.
— В этом заведении, насколько мне известно, не только отпевают, но и новорожденных крестят, молодых венчают! — пытался Дмитрий Антонович удержать больных от тоскливых размышлений, чувствуя, что весь успех разговора с Жихаревым в один миг сведен на нет.
«И когда только я добьюсь нового помещения! Подальше от этой поминальни!»
Из коридора его позвал к себе Казарин, молодой хирург.
— В чем дело, Андрей Олегович?
Тот ударил ребром ладони по крепко сжатому кулаку, из которого пучком торчали трубочки фонендоскопа.
— Она… отказывается оперироваться.
— Кто — она?
— Гриценко. Из двадцать третьей палаты.
— Что за причина?
— Понятия не имею… — уклончиво произнес Андрей Олегович, но рассердился на себя за эту ложь и еще сильнее стукнул ладонью по кулаку. — Кто я для нее? Вчерашний студент!
— Ну, ну, это зря. Тут что-то другое. Наверно, летальный исход в седьмой палате стал ей известен? А? — Дмитрию Антоновичу хотелось поддержать молодого коллегу, который ему нравился. — Я поговорю с ней. И не надо отчаиваться. Такое ли бывает на первых порах…
К ним подбежала операционная сестра Женя Самойленко — крепенькая, юркая, минуты не постоит спокойно, все словно пританцовывает.
— Дмитрий Антонович, вас какая-то женщина спрашивает!
— Что ей от меня надо?
— Не знаю. Не спросила. — Женя весело взглянула на Андрея Олеговича и пошевелила кокетливо плечиками. — Разодета так, будто на концерт пришла.
— Проводите ее в мой кабинет. Я сейчас.
— Будет исполнено! — и Женя бойко побежала по коридору, чем-то очень напоминая собой кулика на речной отмели.
Стараясь отвлечь Андрея Олеговича от невеселых мыслей, Дмитрий Антонович заговорил о постороннем:
— Ну, как вы привыкаете к нашему городу после Москвы?
— Понемногу привыкаю.
— Ваша мать тоже, кажется, недавно приехала к вам? Она актриса?
— Да. Будет играть здесь.
— Что же вы не познакомите меня с ней? Приходите как-нибудь. Скоротаем вечер. Жаль, Нины нет дома…
— На каникулы она снова домой приедет? — несколько оживился Андрей Олегович.
— Ну конечно. Куда же еще?
— Будете писать — передайте от меня привет…
Что-то не договорив, Андрей Олегович разжал кулак, и трубочки фонендоскопа розовыми змейками опутали его руку.
— Обязательно передам. Приходите!
— Спасибо…
«Кто бы это? Наверно, опять из облздрава? — строил догадки Дмитрий Антонович, подходя крупным военным шагом к своему кабинету. — Подавай им цифры, отчеты, а вот новое здание не выпросишь!»
Едва он открыл дверь, как с дивана поднялась стройная женщина с покатыми плечиками. Дмитрий Антонович не сразу рассмотрел ее. Ему только бросилось в глаза, как она взволнованно потирала пальцы рук, и этот жест показался ему знакомым.
— Чем могу быть полезен? Здравствуйте.
Он прошел за широкий стол, указав женщине на кресло. Посетительница оказалась лицом к свету, и Дмитрий Антонович с изумлением узнал в ней Маргариту Алексеевну — пианистку, у которой Нина училась в музыкальной школе.
«Что ей нужно? Неужели снова о Нине?.. Пора бы ей знать, что Нина давно уже в институте».
— Здравствуйте, Дмитрий Антонович, — прерывающимся голосом произнесла Маргарита Алексеевна и неуверенно протянула ему руку в ажурной капроновой перчатке. — Я, очевидно, не вовремя?
— Да… то есть, нет. Операции мы начинаем в десять. — Хмуро глянул на бронзовые часы. — Слушаю вас.
«Если она снова с тем же, то я просто встану и уйду!»
— Дмитрий Антонович… — с трудом начала Маргарита Алексеевна, стягивая быстро перчатки. — Я давно собиралась к вам, но… И не думала, не гадала, а вот… пришлось прийти к вам, как к врачу.
— А-а, — облегченно вздохнул он, и в то же время что-то остро кольнуло его в сердце: вот и еще одно ЧП в человеческой жизни. — Что у вас? Да присаживайтесь. В ногах правды нет.
Маргарита Алексеевна слабо улыбнулась.
— Я как-то проверялась. Не здесь, в Майкопе, когда гостила у мамы, и есть заключение, что у меня… — слово «опухоль» не было произнесено, но Дмитрий Антонович прочел его по дрогнувшим губам.
— Где она? В каком месте?
— Где? — Маргарита Алексеевна запнулась на ответе. Ее глаза пугливо округлились. — Тут написано. — Поспешно протянула смятую по углам бумажку и стала смотреть в окно.
«Да она, наверно, старая дева… До чего же стыдлива! Раскраснелась, как семнадцатилетняя».
Он уже знал не читая что и где, но тем не менее с сосредоточенным видом углубился в строки врачебного заключения.
— Вот я и пришла к вам…
«Ага, милая. Ты — к нам, а не я — к тебе. Еще и к Нине не раз обратишься. А ведь сбивала с пути истинного…»
— Это злокачественная? — спросила она пересохшими губами, и на ее лбу выступил легкий пот.
— Ах, черт побери! — неожиданно воскликнул Дмитрий Антонович и вышел из-за стола. — Все помешались на злокачественных! Прыщик, на который прежде бы и внимания не обратили, теперь злокачественный! Родинка — непременно! Тут же написано — вот! И не по-латыни!
— Написано бывает одно, а на самом деле…
— Если не верите диагнозу, давайте сделаем повторные исследования. Судя по вашему виду, вы вполне здоровая женщина.
— Сделайте, пожалуйста! Мне советовали ее удалить, но я…
— Правильно советовали.
— Это очень опасная операция? Дмитрий Антонович, я могу попросить, чтобы ее сделали вы?
— Хм… — он проиграл барабанную дробь по стеклу шкафа. — Честно говоря, у меня на очереди много таких, где дело обстоит гораздо сложнее.
— Дмитрий Антонович!
— Ну… хорошо, — согласился он, подумав. — И когда это?
— Изучим, увидим. Возможно, и нет необходимости оперировать. Бывает, что опухоль рассасывается от лечения.
— Я… я не верю, чтобы она сама, — Маргарита Алексеевна снова с таким испугом посмотрела на него — куда только девалась ее прежняя колкость! — что Дмитрию Антоновичу даже стало ее жалко. Нелегко ей было отважиться прийти к нему. Ведь они в последний раз расстались почти врагами. И ее сегодняшний приход был в некотором роде признанием ее поражения.