Бейлифы расположились внизу в холле с намерением описать мебель, библиотеку Байрона и даже кровать, на которой спали супруги. Согласно Аннабелле, один из бейлифов стал «предметом любовного увлечения ее мужа».
Аннабелла написала униженное письмо отцу об их расстроенных обстоятельствах, но сэр Ральф ответил, что не может заложить свое имение и сам едва избежал долговой тюрьмы. Роскошь исчезла из их жизни, как растаяли и ее надежды. В стихотворении, которое в то время написала Аннабелла, она признается, что шаги ее мужа, которые когда-то радовали ее, теперь наполняют ее смертельным страхом.
Однако в это же самое время в отношениях с другими Байрон мог выказывать прежнюю галантность и щедрость натуры. Когда Меррей узнал, что Байрон из-за возросших расходов и нового образа жизни был вынужден продать свою библиотеку, он послал Байрону письмо с вложенным в него чеком на полторы тысячи фунтов и обещанием выплатить такую же сумму в ближайшие недели. Байрон немедленно отправил издателю ответ:
Я возвращаю Ваш чек, но весьма ценю желание помочь мне. Если я и мог бы принять подобное предложение, то только от Вас. Будь это моим намерением, уверяю Вас, я прямо попросил бы Вас об этом одолжении с той же свободой, с которой Вы бы ответили на мою просьбу…
Обстоятельства, которые вынудили меня расстаться с моими книгами, хотя и существенные, но не крайне тяжелые. Я пришел к такому решению, и тут не о чем больше говорить.
Окажись я расположен злоупотребить Вашей добротой, это произошло бы раньше. Но я не сожалею, что имею возможность отклонить Ваше предложение, так как оно подтверждает мое мнение о Вас, а также показывает человеческую натуру в ином свете по сравнению с тем, в каком я привык ее видеть. Но для Аннабеллы ситуация становилась все более чудовищной, и она уверяла себя, что его обращение с ней объясняется временным помутнением рассудка. Она обратилась к медицинским журналам, чтобы поставить диагноз его состоянию, и тайно встретилась с доктором Бейли, который знал Байрона со времен его обучения в Харроу, в попытке обнаружить более ранние симптомы. Потом она посоветовалась с собственным врачом, Фрэнсисом Ле Манном, и вместе со своей камеристкой миссис Клермонт, которую Байрон ненавидел, наблюдала за проявлениями его все усиливающейся эксцентричности. Заметив, что он имеет привычку опускать голову и смотреть исподлобья, они усмотрели в этом сходство с капризами короля Георга[52] перед тем, как он погрузился в безумие.
Считается, что Байрон никогда не позволял своему воображению взять верх над разумом. Но в те несколько месяцев перед родами разум покинул его. Его ненависть к Аннабелле все увеличивалась; он называл ее «этаким маленьким нудным средоточием дикости». Ситуация стала столь невыносимой, что Аннабелла пригласила Августу приехать к ней, решив теперь, что он любит и ненавидит их обеих вместе. Финал этого брака, в оценке Гёте, мог быть «поэтичным и достойным Байрона», но для обитателей дома на Пикадилли-Террас это был сущий кошмар. Слуги, включая Флетчера, пребывали в ужасе. Августа не могла более сдерживать его, и ей пришлось просить своего кузена капитана Джорджа Байрона приехать к ним в качестве защитника.
И Аннабелла, и Августа были беременны; их раздавшиеся тела вызывали ненависть у Байрона. Он сравнивал их с эфемерной фигурой своей любовницы, актрисы Сьюзен Бойс, и грозился привести ее жить под одной с ними крышей. В последнюю неделю перед родами он заявил, что надеется на гибель и матери и ребенка. Когда начались роды, Байрон ушел в театр. Вернувшись поздно ночью, он сел в комнате внизу и принялся рукоятью пистолета отбивать горлышки у бутылок из-под содовой. Осколки стекла били в потолок, пока Аннабелла рожала наверху.
Десятого декабря 1815 года «ангелочек», которого он представлял сыном, оказался девочкой, и первые его слова при виде младенца были: «Ох, что за орудие пытки получил я в твоем лице!»
Но величайшая пытка была припасена для Аннабеллы. Через два дня после родов он ворвался в ее спальню, отпустил слуг, запер дверь и настоял на своих супружеских правах. Эти темные, выходящие за пределы нормального требования Байрона были клятвенно подтверждены Аннабеллой в разговоре с поверенным, а также его собственными последующими утверждениями: «Женщина не имеет права жаловаться, если муж не бьет ее и не лишает свободы передвижения, — а ты прекрасно помнишь, что я никогда не бил и не запирал тебя. Я никогда не делал того, что ставило бы меня вне закона, во всяком случае, в нашей стране».