Пламя революции угасло. Байрон был вновь возвращен из своей публичной ипостаси к внутреннему «я», в ту пучину меланхолии, которой он так боялся. Терезе пришлось увидеть иного Байрона, человека-волка. «Что касается моей печали, ты знаешь, она в моем характере — особенно в определенные сезоны. Это болезнь темперамента, которая подчас пугает меня приближением безумия, — по этой причине в такие периоды я держусь подальше от людей».
Часто в дурном настроении, когда погода была сырой и унылой, Байрон «марал бумагу». Тереза отозвала свое вето на «Дон Жуана», и последующие песни «с положенной мешаниной осад, битв и приключений» были отправлены в Англию, добавив Меррею волнения, а читателям — новую дозу отвращения. Трения между ним и Мерреем все возрастали. Байрон поносил Меррея, называя его «противоестественным издателем» и «бумажным каннибалом». В глазах Байрона Меррей вел себя по отношению к этому произведению как «мачеха»: тут и стыд, и страх, и небрежение, даже решение не указывать имя издателя на последней странице. Байрон напомнил издателю, что тому еще долго не удастся опубликовать «поэму такого уровня».
Его решение не брать денег за свои стихи уже давно было отменено. Теперь он хотел, чтобы ему платили, и немало, и, похоже, именно материальные вопросы вбили еще глубже клин между ними. Байрон писал, что меркантильные вопросы «лучше решались его банкиром Дугласом Киннердом», добавляя, что сердитые письма едва ли украсят «их общий архив». Что же касается пагубного влияния его творчества, которое якобы ощущалось в Англии, то Байрон, естественно, взрывался и вопрошал: «Кого когда-либо изменяла поэзия?»
Помимо «Дон Жуана» он писал исторические драмы в стихах, от пикарескных до вызывающих дрожь и богохульных. Первой из них была «Мариино Фальеро» (1821), история XIV века о венецианском доже, который боролся против растленных властей, за что и поплатился головой. Единственная память о нем в Галерее дожей — кусок черной ткани, в которую он был облачен во время приговора. Байрон не хотел, чтобы драма появилась на сцене. Однако, несмотря на старания Меррея добиться запрета от лорда-гофмейстера, сокращенная версия пьесы была поставлена в театре Друри-лейн.
За этой драмой в декабре 1821 года последовал «Сарданапал», трагедия о последнем ассирийском царе, на создание ее повлияло чтение Сенеки. А далее — «Каин», в котором нечестивый, ниспровергающий всё дух Байрона вновь скандализировал Англию. Меррей возражал против сатанинских эмоций, насыщавших драму, на что Байрон с раздражением заметил: уж не хочет ли Меррей, чтобы Люцифер выражался, как епископ? Но когда Меррею стало грозить преследование лишь за то, что он издал «Каина», благородство сразу же взяло верх, и Байрон поклялся, что столь возмутительное обстоятельство заставит его срочно вернуться в Англию.
Однако скверное настроение вновь и вновь возвращалось к Байрону из-за крайне недоброжелательной реакции на его сочинения. В «Мансли ревью» появились обвинения в плагиате во второй песне «Дон Жуана». Байрона упрекали в том, что он позаимствовал описание кораблекрушения в сочинении сэра Джона Дэлиелла «Кораблекрушения и бедствия на море», опубликованном в 1812 году. Хотя Байрон утверждал, что это обвинение лишь насмешило его, он был взбешен. Его сцена кораблекрушения была вдохновлена не каким-то определенным бедствием, а многими описаниями таковых, включая дневник одного из его предков. Он хотел бы, чтобы Меррей и вся Англия знали, что ни один автор не заимствовал у своих предшественников менее него.
24 сентября 1812 года, все еще в Равенне, Байрон написал своему издателю самое язвительное и безжалостное письмо — шедевр ярости, укоров, уверенности в своей правоте и в конечном счете эпитафия раненого человека, изгнанного родиной. Письмо начиналось словами «Дорогой Меррей». Далее следовало: «…Я хочу предложить следующие условия для нашей будущей корреспонденции. Вы будете посылать мне питьевую соду, зубную пасту, зубные щетки… и не будете пересылать мне никаких современных или (как их теперь называют) новых публикаций на английском — повторяю, никаких, — кроме сочинений, в стихах и прозе, Вальтера Скотта, Крабба, Мура, Кэмпбелла, Роджерса, Гиффорда, Джоанны Бейли, Ирвинга (американца), Хогга, Уилсона (что написал «Остров пальм»)[77] или какого-либо совершенно исключительного художественного сочинения, которое, как полагают, обладает значительными достоинствами».
Количество мусора, который он получал в виде книг, было, по его мнению, неисчислимо, и все это только утомляло его. Газеты и журналы служили всего лишь эфемерным и поверхностным чтением. В Италии было почти ничего не известно о литературной жизни Англии — только то, что доходило через «краткие, искаженные отрывки в каких-то жалких газетенках». Его заключительные слова отличались еще большей высокомерностью: «Я сохраню разум свободным и беспристрастным, не реагируя на мелкие похвалы или порицания в свой адрес… чтобы мой собственный гений мог избрать естественное для него направление».
77
Крабб, Джордж (1754–1832) — английский поэт, друг Эдмунда Бёрка (см. выше), автор хрестоматийной поэмы «Деревня». Кэмпбелл, Томас (1777–1844) — шотландский поэт. Роджерс, Сэмюэл (1763–1855) — английский поэт. Гиффорд, Уильям (1756–1826) — литератор, редактор «Антиякобинца» и «Квотерли ревью». Джоанна Бейли (1762–1851) — шотландская поэтесса и драматург, близкий друг Вальтера Скотта. Ирвинг, Вашингтон (1783–1859) — американский писатель. Хогг, Джеймс (1770–1835) — шотландский поэт и романист (см. выше). Уилсон, Джон (1785–1854) — шотландский поэт, писатель, юрист, профессор этики, автор поэтического сборника «Остров пальм и другие стихотворения».