Выбрать главу

Девять тысяч убитых, семь тысяч раненых, двадцать четыре пушки, тридцать знамен стали славой этого дня. Смерть графа Фуэнтеса от одиннадцати ран была его печалью.

Из семидесяти двух бретонцев осталось в живых лишь двое.

Красноречивое свидетельство.

XLVI. ЗАВТРАК С ШАМПАНСКИМ

— Ну а теперь, д'Артаньян, мы должны вам кое-что объяснить.

— Дорогой Атос, и вы будете что-то мне объяснять, вы, воплощенная честь в лабиринтах тайны? Вы здесь… Я с трудом верю своим глазам. Аппетит к жизни возвращается ко мне…

— Тем более, что этот барашек располагает к разговорам, — заметил Портос. — Мне кажется, я ощущаю шелест трав.

И под его гигантскими челюстями хрустнула кость.

— Однако нужно назвать виновного, — заметил Арамис.

— Виновного?

— Да, сударь. Это я.

И появился Планше с огромным подносом, на котором красовались утки вперемежку с испанскими артишоками.

— Как? Ты в этой харчевне?

—  Сударь, должен же кто-то взять на себя заботу о кухне, Если вы вот уже три месяца не едите ничего, кроме салата, если граф де Ла Фер ограничивает себя бисквитами, если шевалье д'Эрбле одним только своим благословением творит из яиц трюфели, то ничего подобного не скажешь о господине дю Валлоне, которому крайне необходимо заполнить пустоту своего желудка.

—  Ты прав, Планше. Стоит мне поголодать, как внутри разверзается бездна, и мысли путаются.

—  Но в чем же виноват Планше?

—  Он позаботился о том, что его не касается.

—  А что его не касается?

—  Или, вернее, о том, что его касается.

—  А что касается?

—  Вы.

Следовало быть Атосом, чтоб с такой нежностью произнести это слово. Д'Артаньян слегка покраснел.

— Учтите, что ваш Планше, — вставил Арамис, — изрядный сумасброд и одержим суетой всезнайства с тех пор, продает дамам сласти. Он вбил себе в голову, что вы намерены нас покинуть. 

— Это вы покинули меня. Вы, Портос, в конце года, вы, Арамис, шесть месяцев спустя, а вы, Атос, в 1630 году, если мне не изменяет память.

— И тем не менее, мы здесь, — заявил Портос. — Думаю, даже эти утки не заявят протеста.

— Планше к тому же проявил глупость… Да вы послушайте, Планше, это касается вас…

Планше был тише воды, ниже травы, таким его еще никто не видел.

— Планше, повторяю, был настолько глуп, что вообразил, будто вы можете нас покинуть, не испросив предварительно нашего согласия. Да, конечно, горе или безумие может обрушиться на ваше сердце, подобно мачте среди бури. Но ветер не унесет мачты, ибо существуют канаты, которые держат ее. Эти канаты — мы.

— К тому же вы моложе всех нас, — заметил Арамис. — Вам необходимы наши советы. А мы стареем и все более нуждаемся в ком-то, кто эти советы примет.

— Итак, этот сумасброд Планше вбил себе в голову, что вы в опасности…

— А может, погибаете от скуки, — пояснил Арамис.

— А может, от голода, — присовокупил Портос.

— Этот шалопут отыскал нас всех поодиночке. Не стоит и говорить, что мы за вас нисколько не беспокоились. Однако нам представился случай увидеться с вами. И раз уж нам этот болван, — продолжал Арамис, — дал такую возможность, мы решили поделить меж собой наши роли.

— Дорогой мой Планше, — заговорил д'Артаньян, — я никогда еще не видел, чтоб господин дю Валлон разбавлял свой соус водой. Мне кажется, вы плачете ему в тарелку.

— Он переживает свою ошибку, — заметил Портос.— Но я ему прощаю.

— Узнав, что вы направились к Рокруа, — продолжал Атос, — мы приготовились встретить вас как можно лучше. Арамис вам солгал… Из той застенчивости, которая делает его прекраснее всех нас в дружбе и страшнее всех в любви. Арамис вам солгал: мы беспокоились за вас.

— Мы потеряли сон,— подхватил Портос.— Приходилось что-то жевать всю ночь напролет, чтоб с приличным настроением встретить утро.

— Вы понимаете, — подхватил в свою очередь Арамис, — нас, привыкающих к мирной жизни, сражение соблазнило до крайности. И когда нам стало известно, что такой воин как вы бросается в него очертя голову, в нас проснулся материнский инстинкт, ибо другого дитя, кроме вас, у нас нет.

Портосу пришло в голову, что речь надо украсить еще одной риторической фигурой.

— Добавим, что мы желали выпить вместе шампанского. Такого случая нам пока не предоставлялось. Узнав, что испанцы приближаются к Шампани, мы решили: здешние места надо оборонять. Ну не прав ли я, Атос?

— Я, признаться, отказываюсь понимать этих иностранцев, которым не терпиться влезть в наши виноградники. Ведь это им ни за что не удастся. Взять, к примеру, Столетнюю войну. Англичане захватили Бордо с его виноградниками, их союзник герцог держал в руках Бургундию. И что же, невинная простушка, не пившая никогда ничего кроме воды, одним махом изгоняет их из страны.

— Да, совершенная простушка… — подхватил Арамис.— Но стоило ее сжечь, как из нее сделали святую.

— Я лично терпеть не могу,— заметил Портос,— когда тянут лапы к моему сидру. По причине близкого соседства я буду оборонять шампанское, пока я жив.

— Господа,— вновь заговорил Атос,— оставим шампанское ради арманьяка и вернемся к д' Артаньяну. Как только мы явились во Фландрию, мы тотчас поделили меж собой наши роли, чтоб быть вам полезными, если в том будет необходимость.

— Точнее, чтоб не потерять вас в этой сутолоке, не промахнуться.

— Или, еще точнее, чтоб испанцы промахнулись, если им вздумается в вас пальнуть.

— Я состою в родстве с герцогом Энгиенским, и он сразу же разрешил мне быть в его свите. А поскольку разговаривать с молодыми людьми я научился…

Тут Атос, который никогда не улыбался, улыбнулся, сам того не замечая, и продолжал:

—  Поскольку я научился разговаривать с молодыми людьми, герцог два-три раза обратил внимание на мои доводы.

—  Договаривайте, Атос,— перебил его Арамис.— Это вы убедили его дать битву. Это вы указали ему на д' Артаньяна, который сражался в одиночку, когда французскую армию намеревались расколоть на две части. Это вы поддержали его, став во главе двух полков. Это вы и только вы очистили утром лес, куда кто-то из ваших друзей провел сюрпризом тысячу испанских мушкетеров. И, наконец, вы придумали эту заключительную атаку и даже бросили победоносный клич: «Франция! Франция!».

— Я был не один, — ответил д'Артаньян, — позади меня был целый край, Бретань.

— Страна сидра, — заявил Портос, — мои союзники. Попробуйте без спросу взять у них горсть песка, и я явлюсь им на помощь.

— Рядом с молодым герцогом мне было не так уж трудно. Но Арамису, который меня тут так расхваливал, выпала по-моему самая трудная роль. Действительно, как уберечься, если вы ждете выстрелов с одной стороны, а палят в вас с другой? К счастью, Арамис был знаком с доном Франсиско де Мельосом.

— У нас была общая приятельница, — уточнил Арамис.

— Просто приятельница? А вы говорили, помнится, герцогиня.

— Портос!— воскликнул Атос. — Арамис очутился среди испанцев, хотя заявил, что никогда не поднимет оружия против Франции — именно оружия, потому что, если говорить о замыслах, то захват леса был превосходной идеей: Арамис получил возможность ездить взад и вперед по полю битвы и оказать вам услугу в том положении, в каком вы более всего в ней нуждались.

— Я тотчас же вас узнал, Арамис, — заметил д'Артаньян.

— Нет, правда? А почему?

— Потому, что вы так умело скрылись.

— Оставался еще Портос. Как вы понимаете, д'Артаньян, Портоса в штабе не спрячешь. Арамиса или, предположим, меня можно еще спрятать в толпе. Арамис уподобится сонету, а я—басне. Но Портос — это уже эпическая поэма. Он чересчур огромен для маскарада. 

—  Поэтому меня и назначили в боевые порядки, — заметил великан.

—  Не было нужды давать ему указания. Мы знали: потренировав два-три часа в сражении руку, Портос набросится на самое лакомое блюдо. 

—  На пехоту Фуэнтеса.

—  А вы, д'Артаньян, будете неподалеку.

—  Пока вы были одни, вас могли убить. Но коль скоро рядом очутился Портос, нелепо было ожидать этого.