В Бушанке все гудело. Еще издалека мы увидели, что возле крыльца Жванского сгрудилась толпа, а сам Альфред что-то кричит и угрожающе размахивает руками.
Когда мы въехали во двор, Жванский соскочил с крыльца и спрятался в толпе. К нам подбежала вдова Авдуля Симониха и, взмахивая сорванным с головы платком в сторону дома Жванского, пожаловалась:
— Вы слышали, люди, что он тут вытворял? Он же грозился, что скоро власть переменится, а всем нам будет конец! Люципер он, душегуб, вот кто такой Жванский… Мало я на него наработалась?
Комиссар Будай медленно отстранил рукой женщину и, подойдя к толпе, где спрятался Жванский, громко крикнул:
— А ну, ваша милость Жванский, выходи!
— Так точно! — подтвердил приказ Хомка Кисель.
Альфред покорно вышел из толпы и молча стал перед комиссаром. Вид у него был растерянный, даже расстегнутая жилетка болталась по бокам, как два подбитых крыла. Но не прошло и минуты, как, со злостью рванув ворот, так что пуговки отлетели, он дико заревел на весь двор:
— Ну говорил… Ну и говорил, что советская власть ничего не стоит, когда она позволяет забирать мое кровное.
— Это не твое, — перебил комиссар.
— Так точно, — поддержал Хомка Кисель.
— «Так точно»! — передразнил Жванский. — Может, ты мне землю дал? «Так точно»! Мой отец, мой дед сколько крови на ней пролили.
— Не своей, а нашей! Мало мы на вас поработали, ироды? И замолчи тотчас же, а то найдем на тебя управу.
— Пойду выше… Пойду выше, — закричал Жванский и побежал в дом — Посмотрим, что еще верхушка скажет.
— Мы тебе покажем верхушку, — даже захохотал Будай, так его насмешил Жванский своими визгливыми угрозами. — Визжит, какурат кабан, когда его колют… Пошли, люди! Идем, Авдуля! Мы тебе первой тут и отмерим, вот сразу за огородами, где получше. Немало ты на него поработала.
— Ай, людоньки, людоньки, знали бы вы, сколько тут моего труда вложено…
Комиссар Будай повел за руку Авдулю, а за ними по-военному, как на параде, вскинув сажень на плечо, победно поглядывая по сторонам, шагал Хомка Кисель. И те, кто ждал наделов, и те, кто любопытствовал, а что из этого выйдет, шли следом, переговариваясь и крутя цигарки из самосада. Пока вышли на огороды, откуда-то вынырнул и дьяк Микита Ровба; он хоть и не вмешивался в разговор, но навострил уши и не отставал от других, спешил так, что полы длинной рясы разлетались…
Меряли деревянной саженью. Впереди шагал Будай, направляясь от огородов к ближайшей рощице, а следом за ним решительно отмерял сажени Хомка Кисель. Авдуля по-хозяйски шла за ними, как бы принимая отведенную ей землю. Ой, как радовалось Авдулино сердце! Первый раз в жизни будет она хозяйкой, будет работать на своей земле. А черные глыбы пашни так и лоснились под теплым апрельским солнцем. Подымался с пригретой борозды пар и чуть заметно клубился над землей. С кустарника, который попадался на поженьках меж нив, под лучами солнца падали на землю капли росы. Симониха шла, переполненная своим неслыханным счастьем, и из глаз ее скатывались светлые слезинки.
Конфискация земли у Альфреда Жванского и наделение ею бедноты продолжались. Я заносил в свой список, сколько кому отведено согласно саженной мерке Хомки Киселя. А уже к концу, когда присели на высокий обмежек отдохнуть, к комиссару подступил дьячок Микита Ровба.
— А мне что будет, Иван Рыгорович?
— А что тебе? — как бы ничего не понимая, удерживая улыбку, спросил комиссар.
— Как что? Вы ж у меня церковный надел забрали. А мне бы хоть поженьки, хоть на одну коровку! — И, достав из-под длинной полы платок, вытер им слезы, которых не было.
— За оградой у церкви коси, — уже злее пошутил Будай. — Там какурат твой надел…
— Как у церкви? Сила божья!.. Не имеете права так говорить!
— А ты вот слушай, товарищ-господин дьяк Микита Ровба. Церковь отделена от государства. Понял? Читал декрет?
— Не ведаю я никаких декретов, а ведаю только одно, что жить мне надо.
— А ты, дьяк, Суса Христа знаешь?
— Господи, помилуй!
— А тебе ведомо, что он голый ходил, только овчиной прикрытый?
— Спаси меня, боже!
— Вот и ты походи, как Сус! Ха-ха-ха!..
— Свят, свят, свят!
— А потом на небо вознесись.
— Не греши, комиссар, я человек простой.
— А зачем в святого играешь? Ну, не на небо, так хоть на свой пригорок у церкви взлети!
— Не насмехайся, комиссар, а как мне жить, скажи.
— Коли ты человек простой, так работай и жить будешь. Скинь это свое длинное тряпье да берись за плуг, за косу, за топор, пошевели маленько своим толстым брюхом, так и сам сыт будешь и детей накормишь. Нечего тебе подавать попу кадило да гнусить там ему, а поработай, не лопнешь! — захохотал уже во всю глотку Будай.