– Я была не права, – признаюсь я последней, оставшейся на Земле родной мне душе. – Мы должны её отпустить.
Еврелия успокаивающе гладит меня по голове, не переставая плакать.
– Мы должны помочь ей добраться до Рая, Еврелия, – спокойно говорю я, принимая слова Велиара о том, как тяжело сейчас душе Татианы наблюдать за нами. Я беру лицо Матери в свои руки и вытираю её слёзы. – Наши слёзы размывают ей путь к Господу. Нам нельзя плакать. Мы просто обязаны запретить себе это делать. Всё, чем мы можем сейчас помочь душе Татианы, это стать сильными, дать продолжение её Силе, наполняя её только нашей любовью, а не слезами нашей скорби.
Женщина начинает смотреть на меня совсем другим взглядом.
– В тебе говорит осознанная не по годам мудрость, – одобрительно отвечает она, вместе со мной стирая с себя свои последние слёзы.
Я беру её за руку и делаю шаги к усыпальнице. Внутри неё ещё холодней, чем снаружи. Как только я вижу Татиану, укрытую белой тканью, моё сердце останавливается. За ним свои шаги останавливаю и я, понимая то, что необходимо сделать.
– Нужно предать её тело земле, – шепчет Еврелия, наклоняясь ко лбу Татианы и целуя его.
– Нужно освободить её душу от этого тела, чтобы никто не посмел больше её тревожить, – говорю я, упав у ног Бабушки и обняв их.
– Но как тогда она будет рядом с нами? – не понимая спрашивает опешившая от моего ответа Земная Мать.
– Она всегда будет внутри нас, наполнять наши души и заполнять наши воспоминания, – Я передвигаюсь чуть выше и достаю Бабушкину руку из-под ткани, чтобы поцеловать её в последний раз. Её тело, будто, только внешне кажется замерзшим, потому, что от руки Бабушки я чувствую тепло её Силы. Я закрываю глаза и мысленно проговариваю ей: -- Я справлюсь. Я не подведу тебя, Бабушка.
Пробыв с Татианой ещё какое-то время, Еврелия отправилась собирать сухие ветви, а я – всё ещё цветущие цветы в нашем Саду. Мой выбор остановился на хризантемах, стойко стоявших даже под натиском первой прохлады. Я срываю все бутоны. Столько, сколько смогу унести, и снова возвращаюсь, чтобы проделать это вновь, для того, чтобы осыпать всё тело Первой Ведающей Силами Эдемской Реки.
Как только Еврелия разложила достаточно ветвей для огня, мы переложили на них тело Татианы. Затем, стараясь оттянуть наступление прощания, аккуратно украшали её собранными цветами. С возложением каждого бутона, мы вслух благодарили Татиану за то, что она сделала для нас, а особенно, для людей, которые никогда не смогут узнать об этом и, как мы сейчас, выразить своё уважение. И все наши слова ловил погребальный костёр, отвечая своим треском.
Мы нашли в себе смелость попрощаться с ней.
Мы нашли в себе силы оставить её одну.
Но нам ещё только предстоит найти в себе мужество, остаться одним. Жить.
Без неё.
Время не шло. Оно остановилось, вдавливая меня всем своим титаническим весом в землю. Холод Тьмы покидал моё тело и разум, и Великая Скорбь теперь полноценно текла в моих синих, отчетливо просвечивающих сквозь побледневшую и натянутую кожу, венах.
В застывшем состоянии я могла пребывать ни по одному дню. Мне не нужно было моргать. Мне не нужно было знать, какое время суток. Мне не нужна была еда. Я не хотела никого слышать и никого видеть. Единственное, что я могла, так это выполнять обязанности Татианы, при этом понимая, что чего бы я не сделала и как бы я не старалась, это никогда не будет схоже с её трудом. Всё, о чём я думала, так это о том, как сделать всё то, что не успела сделать Татиана и делать это хотя бы немного, но как она. Но правда в том, что я никогда не смогу даже приблизиться к тому, чтобы быть достойным её продолжением. В этом мой страх, мои сожаления и моя вина.
Ежесекундно я чувствовала, как умираю. Как снова бегу в Тьму и поджигаю себя. Оттуда меня доставали слова Дьявола «нельзя плакать, ты сделаешь ей только хуже». И я, действительно, не могла плакать. Потому, что всегда буду любить и заботиться о душе Татианы. Потому, что он так сказал. Потому, что я ему верю.
Бабушка возложила на меня ту ношу, которую я не могу нести, но обязана сделать всё, для того, чтобы не упасть, а двигаться дальше, с ней на своих плечах. Вместе с её верой, с её Силой, но за неё. Однажды, я поймала себя на мысли, что даже с Еврелией говорю, будто бы я – её Земная Мать, а не она – моя. Я успокаивала её. Гладила по голове. Заплетала в её волосы цветы. Давала советы, как лучше распланировать свою деятельность этим или иным днём. И сказано всё это Бабушкиными словами, что я привыкла слышать, знать и понимать. Она была во мне и останется навсегда.