– Ты же хотел отдохнуть? – Немного напрягаясь и переживая за его самочувствие возразила я.
– И я отдохну. Очень скоро. Именно поэтому и должен успеть закончить именно эту – последнюю работу.
На слово «последнюю» мы оба не могли возразить и оно ложилось на нас двоих тонным грузом предстоящего навечно расставания. Я хотела встать, чтобы помочь ему и подать инструменты, однако, пожилой слепой старик ровной, не трясущейся как у других стариков, рукой, пригрозил мне.
– Пожалуйста, замри.
До этого я никогда бы не заподозрила его в том, что он начал делать, как оказалось, еще с момента после моего первого визита в его мастерскую.
– Я позволил себе немного фантазии. – Смущенно проговаривает Элин, беря в руку тонкий скарпель. Затем, старик скульптор подошел к огромному занавешенному тканью мрамору.
Я спрашивала об этой работе и раньше, просив показать, над чем он начал трудится, но каждый раз Элин говорил, что ещё не время. Из глубокого уважения к его дару и дружеской любви я никогда не заглядывала под ткань, не смотря на своё огромное любопытство. Теперь время само заставляет его снять ткань с мрамора и раскрыть свою тайну.
Я увидела себя. Точно такую же, как и сейчас – с собранными волосами, с подпирающей левую щёку левой рукой, с закинутой на голову – правой. Длинные ткани моего наряда укрывали всё тело, а часть была закинута на голову, как это и происходит, когда я перестаю скрывать её и откидываю, расслабляясь, назад на волосы. Глаза закрыты, губы сомкнуты в полуулыбке. Сама скульптура немного больше моего роста, но это не единственное отличие, которое автор внёс в своё творение и только после тщательного восторженного осмотра я поняла, что имел в виду мой старый друг, говоря о том, что позволил себе пофантазировать: в своей работе мастер изобразил одну из моих грудей обнаженной.
– Я бы не простил себе, если бы не увековечил тебя, Ведающая.
Моё сердце застучало так быстро, что стук его эхом разносился по всем углам комнаты, едва услышав своё истинное, давно забытое и скрываемое имя.
– Будь спокойна, моя дорогая. – Тут же осёкся друг, давая мне понять, что он имел в виду что-то своё, говоря в отношении меня слово Ведающая.
– Ты – Ведающая священной большой печали, которая никогда не раскроется. – Говорил он, продолжив высекать изгибы моих пальцев на ногах. – Никто не узнает тебя так, как я. Но и я никогда не узнаю тебя так, как кто-то иной. – Лицо старика озарила юношеская улыбка, будто передающая молодость его, вспыхнувших давно, чувств трепетного возбуждения.
– Спасибо тебе за то, что ты никогда не видел во мне просто женщину, друг мой. – Искренне поблагодарила его я, спустя несколько минут доброго молчания.
– То, что я тебе не говорил об этом, не значит, что я этого не видел. – Всё с той же юношеской задорной ухмылкой ответил он. – Считай, что я 82 года обнажал твою душу в этой мастерской. – Элин отвлёкся, встав и подойдя к верхней части тела скульптуры, затем, его пальцы аккуратно коснулись обнаженной мраморной груди, круговыми движениями скользя по её центру.
– Не могу сказать, что ты отвечала мне взаимностью! Пару раз на меня падал молоток, оставленный на твоём плече, пока я работал над…формами. – Рассмеялся он.
Я смеялась вместе с ним и видела вновь того шестнадцатилетнего красивого парня, дружеские отношения с которым были для меня намного важней и серьезней, чем он мог представить. Намного ценней того, чем они могли бы стать.
– Ты обещал никогда не высекать моё лицо на камне. – Напомнила я ему.
– Во-первых, я был пьян. Во-вторых, ты – тоже. И в-третьих… – Элин подошел ко мне, смотря двумя белыми глазами, окутанными пеленой и продолжил шёпотом: – Как слепой может изобразить тебя, Вирса? – Руки пожилого скульптора коснулись дивана, на котором я лежала. Он наклонился ближе и подал мне табличку с высеченными символами. – Её зовут Ариадна. Так я назвал тебя: священная, непорочная, чистая, верная, правящая, привлекательная. – Перед последним словом Элин сделал паузу, сопровождаемую моим оживлением из занимаемой позы и заключением его в объятия. -- …любимая. – Закончил пояснения выбора имени для моей скульптуры её создатель. Последний, кто знал о Ведающих. Последний, кто узнал меня.
Он омыл глаза Ариадны моими слезами, льющимися маленькими изящными каплями восхищения этим человеком и нашей последней встречей. В день его смерти, на город надвигалось землетрясение, навсегда похоронившее вместе с ним меня, мои тайны и, заточенные в камень его первой работы, остатки исцеляющей воды реки Фисон. И библиотеку, разумеется. Велиар не хотел её существования.
Авторство его работ было украдено завидующими пустыми подражателями и распроданы последующим правителям и их знати, желающими обладать уникальным. А что-то просто было разворовано и роздано: за долги, в подарок, на память… Возможно, некоторые его работы можно найти и на тех самых «блошиных рынках» или в простых квартирах, подобных этой. Элин был последним, на нём оборвалось древо этого рода, что сумело сохранить свои души истинно чистыми.