Каждая деталь интерьера манила меня прикоснуться к ней. Взглядом я скольжу по тёмно коричневым стенам, украшенным множеством малахитовых рамок с фотографиями. Пейзажи. Макросъемка. Животные. Птицы. Розы. Меня поражает чувственность и глубина кадра – такое не создать при помощи фото фильтров и программ, это именно живые кадры, именно настоящая съемка. Останавливаюсь у одной из фотографий, чтобы рассмотреть её вблизи. Крупным планом двух чёрных бездн со снимка на меня смотрят статные, великолепные глаза, принадлежащие лошади, скорее всего, вороной масти. Эта фотография была сделана в момент уже пожилых лет животного, всю историю жизни которого фотограф смог мастерски запечатлеть. В этом взгляде читается всё: беззаботное и варварски прерванное детство маленького жеребенка, его нелегкое принудительное взросление, невозможность смирения со своей судьбой и, наконец, наступивший заслуженный покой, который так быстро подкрался к нему и ласково приютил в своих объятиях перед его последним вздохом. Отвожу свой взгляд правее, на следующий снимок.
В их отражение юноши со старым фотоаппаратом в руках, принадлежащему к одной из первых выпущенных моделей. Марк.
В углу кабинета стол, на котором стоит только ноутбук. Скромное, но элегантное кожаное кресло. Запах кожи и дерева. Напротив стола, на стене – стеллаж. Приближаюсь к нему и вижу коллекцию фотоаппаратов, микрофонов и микшерных пультов.
Никакого бизнеса, как он и говорил. Его кабинет полностью отразил душу хозяина и его любимые занятия.
Я приготовила ему рыбу на завтрак. К ней достала из холодильника какое-то его норвежское пиво. Испекла маленькое пирожное. Положила его в блюдце, а рядом – закрученную записку, внутри которой оставила свою последнюю вишнёвую сигарету.
«Надеюсь, у тебя не будет похмелья». Написав это, я имела в виду и похмелье, которое может быть после этой встречи. Причем, написала я ему это на норвежском.
Вот так просто. И так сложно. Я ушла, возвращаться в свою привычную, какую-то жизнь.