– Я имел в виду не физическое состояние, Фил, – Гору наморщил лоб и замолчал, словно подбирая слова, – он как-то изменился… внутренне… С ним что-то не так… Это, как будто не тот Ник, которого я знаю… Которого мы все знаем, – он наклонил голову и заглянул в моргающие чаще обычного глаза доктора:
– Ты разве не заметил этого? Филиппу весьма ощутимо стало неуютно под его пристальным взглядом:
– Я не готов сейчас в полной мере к обсуждению, э..э психологического состояния Дорина, к тому же это не совсем в моей компетенции. Он старательно избегал магнетического капитанского взгляда и чтобы хоть как-то замаскировать свой внутренний дискомфорт, намеренно говорил сухим, официальным тоном:
– Позволю себе напомнить, что ещё несколько часов назад, речь в буквальном смысле шла о его жизни и смерти… Простите, капитан, но мне нужно вернуться к моей работе, – он протиснулся боком между стенкой и Аланом Гору, вынуждая последнего отступить. Собираясь открыть дверь изолятора, он в последний момент остановился и развернулся вполоборота:
– Дайте ему немного времени, – смягчившись, сказал он, – парень чудом остался жив, лучше, если мы не будем требовать сейчас от него слишком многого.
2
– Ник! – странным, зазвучавшим отчаянным аккордом вначале и, словно внезапно и резко погасшим на выдохе голосом, окликнул его Эдвард.
– Да, – обернулся Дорин, и выжидательно посмотрел на приближающегося к нему Эда Миллера, который, подойдя, остановился возле своего приятеля и выглядел крайне растерянным:
– Ник, – снова повторил он, и замолчал, словно сам не верил в то, что собирался затем спросить, – ты так и уйдёшь… – наконец произнёс он, – не сказав ни слова? Ник, мы ведь друзья, мы провели шесть с половиной месяцев бок о бок на одном корабле, а теперь ты спокойно вешаешь сумку через плечо и уходишь даже не попрощавшись?
Николас Дорин, высокий блондин, уже одетый в ярко-голубой полуспортивный костюм, который удивительным образом шёл к его василькового цвета глазам, посмотрел на Миллера каким-то отстранённо-доброжелательным взглядом, словно не до конца узнавал:
– Прости, но ведь мы, кажется, – он взглянул на часы – уже ровно пятьдесят четыре минуты, как совершенно свободны, так? Ты ведь слышал, что говорил наш капитан и руководитель проекта в центре? – он похлопал Эда по плечу, и тот почувствовал прикосновение твёрдой и плоской, как металлическая пластина ладони, – Впереди двухмесячный отпуск, который мы заслужили, забыл? Извини, конечно, но я не мог позволить себе тратить время на нелепые ритуалы вроде прощания, хотя бы потому, что через два часа мой самолёт.
Эд смотрел на него и совершенно не знал, что сказать. Вроде бы перед ним Николас Дорин, его лучший друг и коллега, которого он знает около пятнадцати лет, с начала их совместной работы в ММО. Более того, они дружат семьями. И в то же время это не он. Ну не он! Его друг просто не мог бы вести себя подобным образом. Эд помотал головой: прежний Ник ни за что не смог бы забыть, что возвращались домой они всегда вместе, поскольку их города находились всего в часе езды друг от друга.
– Что с тобой, Эдвард? – безучастным голосом спросил Ник, – Тебе нехорошо?
– Чёрт возьми, Ники, это тебе нехорошо… Постой, – вдруг резко вскинул он кудлатую, растрёпанную голову, – как ты меня назвал? Эдвард? – он отступил на два шага и, прищурившись, посмотрел на Ника, – ты никогда в жизни так меня не называл, наоборот, всегда смеялся, когда этим полным именем меня называла твоя бабушка Генриетта. Дорин всё также, с необъяснимой безмятежностью смотрел на него:
– Но ведь так тебя зовут, верно? Эдвард Миллер… Не понимаю, что тебя смущает? И причём тут моя бабушка? И эти детские воспоминания? Ты просто устал приятель, оно и понятно… Мы все устали…
Если бы состояние Эда можно было охарактеризовать одним словом, наверное, это было бы – потерянность. Миллер не помнил, когда в последний раз чувствовал себя подобным образом. У него, сорокалетнего семейного мужика с академическим образованием, далеко не самого последнего человека в области экспериментальной физики, современного, грамотного, стоящего на пороге 22 века, сейчас просто не было слов. Вообще. Ни одного. Он смотрел на своего друга Николаса Дорина и понимал, возможно, на данный момент лучше, чем кто-нибудь другой, что это кто угодно, но только не он. Не тот Ник, которого он знал все эти годы. И что, с того самого дня, когда они высадились на этот треклятый оранжевый спутник, прямо на их глазах, в катастрофически сжатые сроки начал происходить необратимый раскол и полная деформация одной, отдельно взятой личности. А он, Эд Миллер, лучший друг и единомышленник стоит столбом, не находя нужных слов и не имея ни малейшего представления о том, как ему помочь.