Еще ничей пока.
Длинней минуты, сны короче,
И холод сквозняка.
То, что не началось, свободно
От ожидания
Конца. Божественно-дремотно
Я, слитое с не-я.
Ну вот же, вот, пока зависла
Меж двух миров-теней,
Твоя душа не ищет смысла.
Он и не нужен ей.
* * *
Нет, так слышать, так видеть, как Фет-пантеист –
Каждый венчик цветка, каждый сорванный лист,
Не умею. К тому же с природой опять
Не хочу, воскресая, потом умирать.
И за ласточкой и за янтарной пчелой
Нет терпенья подглядывать. Где это слой
Детской пристальности, замираний, обид? -
Там, где мертвый кузнечик был нами зарыт,
Был положен в песочницы рыжий песок,
Замолчал его стрекот, его голосок.
А я скрипочку эту забыть не могу…
Лисий Нос, мне три года, на ярком лугу
Этот неповторимый, зеленый, живой
Цвет травы, отраженный небес синевой.
* * *
Видишь ли, все-все, все, о чем мечтал,
Все, чего хотел,
Время так же, как ржавчина – металл,
Как старенье тел –
Нашу плоть, возьмет. Вот и я забыл
На исходе дня:
Все, чем так страдал, все, что так любил,
Было у меня?
Кажется, что там в водной толще лет,
В смутной глубине
Есть все то, чего не было и нет,
Но так нужно мне.
И теперь, назад обращая взор
(Что там, за межой?),
Тихо, не дыша копошусь, как вор
В комнате чужой.
Это просто так, это ерунда,
Это о душе…
Было или нет? – пусто, ни следа,
Ни к чему уже.
* * *
Париж, в котором я, быть может, буду скоро...
Париж... Но нет уже ребячьего задора
И радости предчувствия. Париж...
Лет в двадцать пять событие какое!
А в сорок два, ничем не беспокоя
Себя, садишься в Пулково, летишь.
И будет Лувр, и будет Нотр-Дама
Зеленый сумрак... Кажется, что рама
Уже припасена для этих дел
Для Эйфелевой башни, Монпарнаса...
Не знаешь, как работает сберкасса?
Я завтра франки поменять хотел.
Нет, нет не равнодушие, а просто
Твоя душа своих пределов роста,
Наверное, достигла, и теперь
Ей некуда уже девать избыток
Благословенных встреч, любовных пыток,
Запечатленных памятью потерь
И впечатлений... Что мне делать с ними?
Одни не вытесняются другими,
А скапливаются. О том и речь!
Боюсь, уже не навести порядка.
И как подумать, жизнь настолько кратка,
Что и Парижем можно пренебречь.
* * *
А теперь вот, когда пишу,
никакого чувства не испытываю...
Анатолий Заславский
«А теперь нет чувства...» сказал художник.
Вспоминаю, гуляя, его картины.
Вот осока, папоротник, подорожник,
И растут себе сами, как мир единый.
Так же и на холсте образуют краски
Что-то призрачно-яркое, вырастая
Из самих себя, наподобье ряски,
И колышется масса ее густая.
Никакого чувства. Лишь к слову слово
Подбирать... А что вам мои-то чувства!
И щедра, витальна, как жизнь, основа
«Сотворяемого» вот оно, искусство.
Расточительно по своим законам
Гармоническим в небо взметает всходы.
И какая разница как легко нам,
Тяжело даются все эти оды?!
* * *
Стихи не напишутся нет настроения.
Пока был делами и склоками новыми
Я занят, нарушились эти сцепления
Души с эфемерными первоосновами
Сказать бытия так заумно получится,
Не знаю, чего... Объяснял же тем более,
Что нет настроенья возиться и мучиться
Со словом сейчас. У меня меланхолия!
Сижу да смотрю, как сороки ругаются,
Как движется туч запоздалых флотилия...
А если когда-то стихи получаются,
То без моего, полагаю, усилия.
* * *
Всю жизнь прожил, как будто около
Ходил чего-то, что-то ждал,
Спирало горло, сердце екало,
И тайный голос убеждал,
Что все еще случится, сбудется,
Придет любовь по уговору,
Протиснется в ушко верблюдица,
И с места верой сдвинешь гору…
А что теперь, гуляя вечером
Сегодняшним и предыдущим,
Мне ждать в унылом, опредмеченном
И как-то сжавшемся грядущем?
Оно идет походкой воина
И занимает оборону…
Зато, как инструмент, настроена
Отныне жизнь по камертону:
Минуты каждой замирание,
Придирчивая радость взгляда –
Как будто все уже заранее
Сбылось и больше ждать не надо.
* * *
В одной горсти две плещущихся рыбки,
Одно и то же уст дыханье пьем.
И лишь ночной блуждающей улыбки –