Где живут, часов не наблюдая,
Потому что нет
Времени. Вот там я и успею,
Там и завершу
Все, чем здесь страдаю и болею,
Все, о чем пишу.
* * *
Чтобы жить, так много надо:
Спать, работать, пить и есть,
Все откуда-то, куда-то,
С кем-то, как-то – лишь бы влезть,
Лишь бы только место это
За тобой оставил свет.
Позавидуй: для поэта
Никакого места нет.
Дар тебе подарен даром,
Жизнь вот только подвела.
Ничего, как стану старым,
Позабуду про дела.
Оборвется пуповина
С жизнью; западая в сон,
Буду славить дев и вина,
Как велел Анакреон!
* * *
Как давно не видел неба звездного!
В городе – туман и чад.
После дня томительно-нервозного
Только телевизоры кричат
По квартирам. Окна тускло светятся.
Вниз спущусь и в темноту войду:
Вон с Большою Малая медведица
Лижет соль – Полярную звезду.
Рядом ходят граждане с собаками,
Лунной пылью серебрится грязь,
Над домами, фонарями, флагами
Млечный Путь проносится виясь.
Кто мы здесь? – Случайные свидетели?
Но тогда зачем глядят на нас
Сверху, словно ждут, чтоб им ответили,
Пристальные миллиарды глаз?
* * *
Что такое взрыв сверхновой? –
Это розово-лиловый
След растущий, как цветок
С огненными лепестками,
Свет, несущий нам веками
Свой рентгеновский поток.
Смотришь снимки: как красиво!
Пена, золотая грива,
Слюдяные блестки звезд,
Формой – раковины, крабы…
Представляешь ли масштабы,
Габариты вес и рост?
Сотни лет полета свету,
Чтобы взорванную эту
Область как-то охватить.
Область, где одним ударом
Звездным выжжено пожаром
Все, что только может жить.
* * *
В тоске моей плоти, в печали сердца,
В темноте и во мраке, во вздохах и плаче
Вперед пойду я.
Из эпоса «О все видавшем»
«В тоске моей плоти... во вздохах и плаче...»
Минуло уж пятьдесят столетий,
Но тем же, все тем же и не иначе
Путем идем мы, и стоны эти
Должны, казалось бы, как таблицы
В библиотеке Ашшурбанипала,
Стать глиняным крошевом, превратиться
В сухую пыль, чтобы их не стало.
Но даже клинопись, лапок птичьих
Следы хранящая, уцелела,
И ты, надежда во всех обличьях,
И ты, страдание без предела,
И ты, забывчивость, без которой,
Кто мог еще бы держаться веры,
Поскольку, вспомни: за нами горы
Костей, покруче, чем Кордильеры.
В слезах и вздохах - как слышать странно,
В тоске и страхе несчастной плоти,
Кто мы, застигнутые нежданно
Мгновеньем жизни в его полете?
* * *
Только ночью прохладной, прижавшись к стеклу
Лбом, пока вырывает из тьмы
Свет автобусных фар то ольху, то ветлу,
И куда-то несемся все мы,
Только ночью в пути бесконечном, когда
Почему-то ни спать, ни дремать
Ты не можешь, следя, как огни города
Зажигают и гасят опять,
Только ночью – с ее непонятной тоской
И восторгом один на один,
Только ночью, летя по мосту над рекой,
Ты как будто ничей и уже никакой,
Весь – в сиянии лунных седин.
В ПРАГЕ ПЕРЕД НАВОДНЕНИЕМ
2002 ГОДА
Я вспоминаю всё богемского стекла
Цветные переливы.
Хоть небо пелена заволокла
Над Прагой, мы с тобой счастливы
Вдвоем. И сын, которому купить
Пришлось ландскнехта в сувенирной лавке…
Дышать, смотреть, прогуливаться, пить,
Фотографироваться рядом с домом Кафки,
Закусывать в кафешке в двух шагах
От готики Святого Витта,
Еще покамест Влтава в берегах
Своих, а жизнь радушна и открыта…
Как все изменится на следующий день!
Но мы-то, мы уедем до потопа.
Лишь проливных дождей косую тень
На нас отбросит мокрая Европа.
Вот так бы и до роковых минут
(Поэт, не соблазняй мечтою дерзкой!)
Уйти в небытие, запомнив тут,
Как беззаботно голуби снуют,
Над площадью взмывая Староместской.
* * *
Вот лето! То пожары, то потопы.
Назад из захлебнувшейся Европы –
На пепелище. Как дома горят,
Я насмотрелся. Едкий запах гари.
И не добра, а жалко божьей твари –
Сгорела кошка. Опаленных гряд
И высохших деревьев тоже жалко.
На месте дома – яма, в яме – свалка,
Торчит трубы кирпичный обелиск.
А вспомнить, как всё это мы тушили,
Как с ведрами соседи мельтешили
В чаду и раздавался женский визг!..