Что все случившееся не могло случиться иначе.
И даже если могло… Это ровным счетом никак
Не изменило бы общего хода
Вещей… Потому что есть только мрак –
Только мрак и свет, до ближайшей звезды идущий четыре года.
Это не фатализм, а просто – вектор необратим.
Сколько бы ни задолжал – обрадуйся! – будет счет оплачен.
Потому что в те же самые руки передадим
Свой единственный опыт, удачен он был или же неудачен.
* * *
Не с тобой, не с тобой отношения я
Выясняю… А с кем же? – С собой?
Так душа, уязвленное чувство тая,
Ищет, бедная, повод любой,
Чтобы высказаться, чтобы как-то к себе,
Безутешной, вниманье привлечь.
Это так же нелепо, как те – на трубе
А и Б, не искавшие встреч,
Но сидящие смирно, покуда упасть
И пропасть им не выпадет срок.
Это впрочем, наверное, ревность и страсть
И боязнь, что совсем одинок.
Потому что пусты небеса и темны,
Потому что, зачем – не пойму –
Мы… И на сердце тяжесть вины,
Внятной только тебе одному.
Вот, о чем я пытаюсь… вот, что не могу
Удержать и твержу на бегу,
В неподатливые облекая слова,
Б, с которым повязано А…
* * *
Нитка у четок опять перетрется скоро,
Нам же с тобой телефонного разговора
Хватит, чтоб снова проснулся дремучий страх
Непонимания, горечь пустого спора.
Значит, себя и душу держать в руках
Надо. Коли ресница, слеза слепи и
Жги, как звезда, воссиявшая в небе вновь.
Знаешь, все в этом мире подвержено энтропии,
Держат одни лишь мужество и любовь.
К старости устаешь, но порядок в доме
Надо поддерживать, хоть закуси губу,
Хоть тут умри, никому не пеняя, кроме,
Кроме себя, не жалуясь на судьбу.
* * *
С опустошенною душою
Покинув остров Валаам,
Что вспомню? – Как над небольшою
Уютной бухтой божий храм
Взмывает в небо чайкой белой,
Как диабазовою стелой
Любой становится утес,
И как корнями в скалы врос
Сосновый лес, и берег дальний,
Теряясь в дымке, свой печальный
И нежный контур в синеве
Озерной глади намечает,
Как в дрему клонит, как качает
Волну, прижатую к волне.
И мне с тобой – тебе со мною
Довольно этого (рукою
Коснусь), довольно легких дней,
Живущих жизнью мотыльковой,
Такой бесстрашно-неготовой
К возне полуночных теней.
* * *
Там нету ничего. Все, что тебя томило,
Все, что твоим казалось навсегда, –
Лишь призраки души, и никакая сила
Не сможет их перенести сюда,
Сюда, где только страх сопутствует расчету,
Где друг за друга мы цепляемся во тьме,
Где слух устал одну, одну и ту же ноту
Фальшивую ловить: «Ты не изменишь мне?»
Любой такой вопрос – уже почти признанье,
Но и молчание красноречивей слов.
И есть лишь суррогат законный обладанья:
Для человека – брак, для общества – улов.
Куда же деться мне от слабости и лени,
От лжи, проникшей в кровь, таящейся, как СПИД?
И где святыня та, чтоб преклонить колени
Пред ней, святыня та, что в целости хранит
Твой дух, твою любовь, не сдавшуюся миру?..
А если Бога нет – то и не стоит жить!
Поскольку кто еще достойный выкуп, виру
За эту пустоту способен предложить?
* * *
Расставаясь с мечтою
И не видя замены ей впредь,
Пустотою литою
Облекаясь, стареть, цепенеть…
Репетиция смерти…
Жалки увещевания те:
Лишь надейтесь и верьте! –
Этой самой литой пустоте?
Как любовь за мгновенья
Счастья нам отомстила сполна!
Всю-то ночь и весь день я
Словно пьяный теперь – без вина.
И не скажешь: «Не надо!
Пошутили… Мне больно, пусти!»
Пустота – не преграда –
Между нами, и будет расти.
* * *
И это у тебя любовь,
У вас – любовь?! – Тогда не надо…
Уж лучше сердце обескровь,
Забудь! Пускай пасется стадо
Тупых, жующих жвачку, всем
Доступных чувств – зоофилия.
Так Якову досталась Лия
Во тьме, лежащей словно крем
На лицах, на телах. – Сквозняк
По потной, склеившейся коже…
И разберись, попробуй, кто же
Сейчас делил с тобою мрак. –
Рахиль?.. Касаясь, теребя,
Лгут губы, лгут твои ладони.
И в изможденной плоти стоне
Любовь не узнает себя.
* * *
Смысл имеет лишь спасать спасаемых,
С грустью вспоминая неспасенных.
Что до чувств, страстей неприкасаемых,
Упований, ветром унесенных –