Это памятные твоему сердцу фрагменты газет.
По телевидению о том процессе почему-то молчали. Но газеты же трубили, как войско Навина под Иерихоном.
Подполковник Иванов тогда под берёзкой предложил тебе такой вариант событий…
Ты должен рассказать родителям, как всё было. Но есть одно "но"…
Ты не должен ничего упоминать об оргиях на квартире у Нины Васильевны.
Это только всем на руку. Подполковник Иванов не хочет светить в деле своего сына и себя самого. Скандальной репутации его семье не надо.
Да и тебе от этого плюс. Потому что если суду станет известно про твои сомнительные предпринимательские таланты, тебя обвинят в организации группового изнасилования неоднократное число раз по предварительному сговору…
И с другой точки зрения… Ты занимался предпринимательством, а в СССР на тот момент оно ещё было запрещено. Советы говорили решительное «нет» частному капиталу.
К тому же это было банальное сутенёрство, запугивает тебя подполковник Иванов.
– Так что загремишь ты на полную катушку, – теребит он тебя за плечо, широко улыбается и добавляет: – Витька-Коммерсант…
Тогда, под сенью берёз, ты вспоминаешь что-то про своего деда, отсидевшего срок за продажу пачки чая.
Подполковник Иванов «по-дружески» теребит тебя за плечо и, улыбаясь, добавляет: колония для несовершеннолетних тебя вряд ли прельщает?
Тебе пятнадцать лет. Выдался чудный солнечный день. Можно щуриться, если смотреть на небо. Ты из-под своей прямой засаленной чёлки смотришь на заплёванный и засморканный клочок земли под ногами. Твоя красавица-"Кама" лежит рядом. Ты сидишь на скамейке у берёзы, и тебя по-отечески обнимает подполковник Министерства Обороны.
После всего, что случилось, ваша молоденькая учительница не должна преподавать в вашей школе, говорит Николай Васильевич. Она вообще не должна больше преподавать.
Ты с замершим сердцем разглядываешь сто раз перетоптанные бычки «Примы» и «Астры» под ногами.
И мы должны обойтись меньшими жертвами в этом деле, говорит Санин отец. Понимаешь, говорит он тебе и опять по-отечески теребит за плечо. Ты должен всё рассказать родителям…
Смотришь, как муравей тащит маленький листик берёзы мимо солидного зелёного смарча…
Мент, думаешь ты…
Но никакого упоминания о Сане, говорит Николай Васильевич. Да и о своей преступной деятельности вообще… Всем лучше будет.
Санин отец опять теребит тебя за плечо, улыбается через свои усы и спрашивает, пытаясь заглянуть тебе под чёлку в поисках глаз: ты меня понял, Витя?
Мусор, думаешь ты, разглядывая бычки "Родопи"…
Но что бы ты ни думал…
Судебный процесс был громкий…
Ты твердишь перед следователями и судом всё, что тебе в течение нескольких дней втолковывал Санин отец.
Первый раз это случилось тогда-то.
И случилось оно так-то…
Второй раз было так…
Третий так и т. д….
Такого длинного стихотворения ты ещё никогда прежде не учил.
Санин отец всю твою речь прописал по буквам.
Подполковник. Отец семейства. Добропорядочный гражданин…
Не хотел, чтобы позорное пятно легло на его семью. На его карьеру…
Но это не помешало ему за день до того, как ты по предварительной договорённости всё рассказал родителям, вынудить тебя опять напоить Нину Васильевну водкой с ноксироном. Когда ты спускаешься вниз, Санин отец велит тебе погулять во дворе. Он говорит, что ему с другом надо провести тщательный осмотр квартиры с целью выявления каких-либо улик, указывающих на оргии и твою предпринимательскую деятельность.
Санин отец говорит тебе это и вместе с другим мужиком поднимается наверх. А ты остаёшься на улице. Садишься на качели и в гордом одиночестве пружинишь от земли.
Ты занимаешься этим минут десять. Потом ещё около получаса просто тупо шатаешься по двору, пинаешь камешки, прыгаешь по вкопанным в землю автомобильным покрышкам и опять пружинишь на качели…
Ты не дурак. Ты знаешь, чем именно там могут заниматься два взрослых мужика почти целый час.
Потом они выходят. В руках Николая Васильевича наполовину пустая бутылка водки с ноксироном. Это уже четвёртая бутылка из всех, которые потребила Нина Васильевна за три месяца вашего тесного знакомства.
Вроде, всё подчистили, говорит тебе Санин отец. А это, он показывает бутылку, мы у тебя изымаем…
Никто не должен знать, что ты поил её ноксироном.
Ты должен быть жертвой в этом деле.