У актового зала остались лишь две ученицы. Они говорят, что они репетицию закончили, и учительница уже ушла. Минут пять назад… Так что если поторопиться, то ещё можно нагнать.
На первом этаже ты видишь женщину в возрасте, которая идёт к выходу. Она одета, как и описали ученицы – в осенний коричневый плащ и чёрные сапоги.
Ты хочешь её сначала окликнуть, но что-то мешает. Ты выходишь за ней из школы и идёшь следом – по тёмной осенней улице. Идёшь за ней поодаль и почему-то не решаешься приблизиться или хотя бы окликнуть…
Тебя охватывают какие-то странные ощущения… Ты смотришь на маячащую впереди в вечерней темноте спину литераторши среднего возраста, и тобой овладевает нежность.
Подозрения. Сомнения. Тяга…
Ты плетёшься за Саниной литераторшей через тёмные дворы. Плетёшься по блестящему от дождя в свете оранжевых фонарей асфальту.
Тайком пересекаешь один двор, второй, третий…
Когда учительница направляется к подъезду одной из высоток, ты ускоряешься и оказываешься у дверей лифта прямо рядом с ней.
Твоё сердце просто ломится из груди. Стучит, как сумасшедшее… В горле пересыхает.
Всё прямо как двадцать лет назад… Когда ты подсыпал в водку ноксирон…
Санина учительница озирается на тебя у лифта. Ты видишь её слегка напуганные глаза под линзами очков. Она боится, глядя на тебя.
Ей около пятидесяти. И морщины, и складки – всё говорит об этом.
Открываются двери лифта, вы заходите… Ты ждёшь, какой этаж она назовёт, но она молчит. Она смотрит в фанерную стенку, исписанную нецензурной бранью молодёжи.
Ты понимаешь, что тебе придётся первому говорить этаж. И ты говоришь: двенадцатый… Седьмой, тихо отвечает она. Тихо, но с долей твёрдости.
Хотя она немного напугана, понимаешь ты.
Ты нажимаешь кнопку седьмого этажа, и стальные тросы тянут коробку лифта вверх.
Вы оба едете в полной тишине. Только лифт шумит.
В твоём горле всё уже совсем сухое. Коленки трясутся. Сердце долбится.
Ты тоже окаменевшим взглядом буравишь фанерную стенку с написанными маркером непристойностями…
Периферическим зрением ты видишь, что Санина учительница подтягивает сумочку к груди и запускает в неё руку, звеня металлом…
Лифт останавливается на седьмом этаже, и она выходит.
Ты смотришь ей вслед, видишь, как она подходит к двери своей квартиры. Ты не спешишь нажимать кнопку двенадцатого этажа. Ты смотришь…
Санина учительница замирает перед дверью, и ты понимаешь, что сейчас она спиной ощущает твой взгляд. Наверняка её напрягает, что ты всё ещё не уехал, а стоишь и смотришь на неё. Это любому бы показалось странным…
Ты видишь, как она опять подтягивает сумочку к груди и звенит металлом в ней…
Тогда ты делаешь из лифта шаг…
Язык будто прилип к нёбу, а сердце всё бешено колотится.
Ты делаешь шаг, ещё шаг…
Она оборачивается к тебе, и под линзами очков ты видишь её испуганные глаза. Такого испуга ты не видел никогда. В глазах лишь безотчётный страх…
Ты хочешь что-то сказать, но почему-то не получается. Язык ворочается, а слова не изрекаются.
Ты не сразу замечаешь, как Санина перепуганная учительница выдёргивает из твоего живота окровавленный нож и втыкает его ещё раз…
Быстрый выдох вырывается из твоей груди, и ты заваливаешься на бетонный пол.
Лежишь на спине и трогаешь руками свой развороченный живот. А виновница стоит над тобой и держит в трясущейся руке нож, будто гуашью измазанный твоей кровью по самую рукоять.
Вот так история, думаешь ты, держа руки на вспоротом животе. Ты смотришь в испуганные глаза учительницы литературы и теперь точно понимаешь, что это ТЕ САМЫЕ глаза…
Её всю трясёт от страха. Трясёт от случившегося.
Нож дрожит в её руке, а потом и вовсе выскальзывает из ослабевших пальцев на пол…
Это было у моря, где ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж Королева играла – в башне замка – Шопена, И, внимая Шопену, полюбил ее паж…
Ты произносишь эти строки, лёжа на холодном бетонном полу, и руками ощущаешь жар в животе. Но всё же ты пытаешься улыбаться и читаешь дальше:
Было все очень просто, было все очень мило: Королева просила перерезать гранат, И дала половину, и пажа истомила, И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.
Нина Васильевна слышит эти строки и отступает назад. Спиной натыкается на дверь своей квартиры, съезжает по двери вниз, прикрывает лицо руками и принимается плакать
А потом отдавалась, отдавалась грозово, До восхода рабыней проспала госпожа… Это было у моря, где волна бирюзова, Где ажурная пена и соната пажа.