А он? Миша больше за романтику. Жаркий костер, постели из еловых лап, долгие разговоры, чай и уха с запахом дыма. И мягкий сон под утро.
Здорово! И не развалятся от двух-трех ночей. Больше не получится – приплывут. Да и надоест.
Категорическое настаивание на этом варианте его только удерживала сырость, проникшая в землю и на растения после странного, но проливного дождя. Миша побаивался, что вместо романтической ночи у теплого костра у них будут мучения у костра из сырых дров, а утром они встанут грязные, как хрюшки, от грязи и золы, недоспавшие и болящие.
- Что ж, поехали к дяде, - вздохнул Миша, - надеюсь, не выгонит.
Он посмотрел на яркое вёдро и еще раз вздохнул. Что за погода, солнечная погода и дождь.
Глава IV
Дядя Коля
К дяде Вероники дяде Николаю Викторовичу Сладкову они плыли по Двине по нынешним местам недалеко – часов пять. Километров, наверное, пятнадцать. И еще час по ручью – притоку реки.
Еще дед его в горячее и кровавое колхозное время поставил в одиночестве, подальше от деревни, у чистого ручья, ниже впадающего в Двину, большой дом. А сам устроился егерем в охотхозяйство.
Как уж ему удалось в эту антихуторскую эпоху продвинуть строительство, никто, пожалуй, никогда не узнает. Обычно противников колхозов отпускали не в охотхозяйство, а лесником на Колыму. Или сразу давали без суда десять лет без права переписки, что означало тривиальный расстрел.
Сам дед ничего не рассказал. С той поры он оставался нелюдимым и злым. Пережил Сталина на пару десятилетий и унес свою страшную тайну в могилу.
Но единственный сын его, живший, скорее, не людским, а лесным миром, жил богато и от людей не прятался, хотя больше предпочитал общение зверей. В эпоху развала удачно, по любви, женился на беглянке из Западной Украины (русской по национальности), вырастили они троих детей – двух сыновей и дочь, сами жили счастливо и вольготно. Не прошелся по ним катком ни развал колхозов, ни проблемы сельского и лесного хозяйства. Так и жил, просто потихонечку старел.
Веронику он любил, особенно после отъезда в город собственных детей, постоянно звал в свой дом хоть одну, хоть с друзьями. Потому и ехали.
Проплыв по Двине, а потом по ручью, они прямо на плоту подъехали к большому дому из крупных бревен.
Миша еще колебался – а как примут и примут ли вообще? – Вероника же сразу спрыгнула на берег, прибежала к кряжистым массивным воротам, игнорируя открытую маленькую дверцу в палисаде, застучала, закричала:
- Дядя Коль, открывай, свои приехали.
В доме, однако, было невозмутимо тихо.
- Как бы кого не было, - пробормотала Вероника, - дядя Коля в лес ушел, у него всегда забот много, тетя Надя, его жена, ветеринар, часто уезжает по округе на вызов,
- Вечер же, если живут здесь и гостям рады, открыли бы - возразил Миша. Ему, обычному крестьянину, жилось по классическому крестьянскому распорядку: днем – работай, ночью – спи.
- А они не крестьяне, им все равно, - возразила Вероника, - что день, что ночь. Лес он и ночью лес. Лишь бы видно было.
Она с удвоенной силой забарабанила по воротам.
Ее усилия были вознаграждены.
-Иду, иду, - послышался мужской голос, - не ломайте мне ворота, – им уже сто лет скоро.
Из дома вышел, невысокий, но крепкий мужчина. Присмотрелся, узнал, обрадовался:
- Вероничка моя, сколько зим, столько лет! - он обрадовано обнял ее, - на днях только говорили о тебе с Надей. Что-то редко приезжать стала. Нам-то одним скучно. Свои дети уезжали, пообещав внуков через много лет, не раньше. В доме пусто, как темнице. Остается только заплакать и завыть на Луну. У тебя-то детей еще нет?
Вероника звонко засмеялась, похлопала мужчину:
- Что бы ты да заплакал да завыл. Ни за что не поверю! Своих еще нет – чуть позже, дядя Коля, тринадцать лет всего. В дом пустишь?
- Ой, что это я, у ворот держу. Вы, наверное, устали, промокли, проголодались! - спохватился Николай Викторович.
Он пропустил гостей в ограду, любопытно поглядывая на Мишу с непременной Дымкой на плече. Поинтересовался:
- Не одна пришла, с красивым парнем. И кто это у нас, никак уже жених?
Такой незамысловатый подход заставил Веронику покраснеть, а потом засмеяться: