Поднялся Мичил и, как будто бы ничего не случилось, подбросил дров.
— И что же ты интересного вычитал? — не поднимая головы от камня, который в это время рассматривал, насмешливо спросил Владимир Лукич (видел, значит, как спал Мичил, покрыв лицо книгой).
Веселый он сегодня. И поет. И движения какие-то быстрые, легкие. И шутит. И покашливает так, как будто бы сейчас скажет что-то важное. Но ничего особенного не говорит.
Дедушка после удачной охоты был всегда таким же.
— Не пора ли нам подкрепиться? Ох и вкусный, должно быть, суп сварил ты сегодня, Мичил. Я бы ведь еще долго не пришел, но твой суп так пахнет! Как будто за нос кто-то меня схватил и сюда вел.
Они поставили на землю котелок и уселись друг против друга. В отблесках угасающего костра их лица приобрели удивительную схожесть. Не стало заметно, что у Владимира Лукича лицо тонкое и вытянутое ото лба к подбородку, а у Мичила круглое и скуластое. Что у Владимира Лукича уже годы заметны и в блеклости кожи и в седине, посеребрившей рыжие бакенбарды, а у Мичила — мальчишеский румянец во всю щеку. Будто не старший и младший сидят, не русский и якут, а совсем-совсем родные и близкие. И котелок перед ними один, только ложки — у каждого своя.
— Мичил, — сказал Владимир Лукич голосом вдруг очень серьезным и строгим. — Есть у меня к тебе разговор.
«Э! Неужели начнет выспрашивать, что я за день прочитал? Поздно ведь. Когда же спать? Чуть забрезжит, надо опять подниматься!»
— До этого дня, — продолжал Владимир Лукич, — ты, конечно, и не знал, что мы ищем.
Мичил действительно этого не знал. Еще когда-то брат рассказал ему, что работа поисковых партий — это большой государственный секрет. Не всем нужно знать, что ищут. Где нашли. Где не нашли. Поэтому и сейчас, в экспедиции, Мичил никого не расспрашивал. Он делал то, что в отряде делали все разнорабочие. Парень знал, что если здесь собралось много крепких, сильных мужчин, которые так нужны на фронте, а их отправили не на фронт, а сюда, то ищут они что-то очень важное. Может быть, такое, без которого трудно победить фашистов.
— Говорю я тебе все это как комсомольцу, на которого можно положиться, как человеку, которому можно доверять. Мы ищем… золото. Ты знаешь, как сейчас нашей стране нужно золото? Много золота. Сегодня вечером, такое вот дело, Мичил, я открыл место, богатое золотом.
— Правда? — Парень от радости забыл, что с ним говорили, как со взрослым. Что ему как комсомольцу, как надежному человеку доверили тайну, которую не каждому и доверят. — Правда? — Он вскочил радостный и чуть не пустился в пляс. Но удержался. Негоже прыгать комсомольцу по каждому поводу. Что о нем подумают?
— Да, правда, друг мой. Правда. — Владимир Лукич тоже не скрывал своей радости. — Правда… Теперь, кажется, все очень просто: нашли, нанесли координаты на карту и дальше ищи. Но время такое… — Голос его опять стал строгим, и глубокая озабоченность звучала в нем. — Очень тяжелое для страны время. Дорог каждый день. Поэтому очень важно, чтобы как можно скорее начались разработки. А для этого необходимо, не теряя ни одной минуты, обследовать золотоносный район. Вот тут ты и должен помочь.
Владимир Лукич сказал, что Мичил должен будет завтра пройти к месту дневки, где остановилась партия. Напрямую здесь недалеко. Один день пути. Но потратить на дорогу нужно не больше дня. Потому что послезавтра утром Санников снимется с места и тогда отряд можно будет найти лишь через три дня на следующей стоянке. Дорога каждая минута. Потому-то сам Владимир Лукич не может пойти — он будет продолжать обследование.
— Дойдешь?..
Надо ли было об этом спрашивать? Парень родился и вырос в тайге. Однажды, в погоне за куницей, он ушел от своего села верст за тридцать и вернулся домой через сутки. Дома даже не беспокоились — знали, что он ушел с ружьем, значит, вернется. Надо ли было спрашивать? Он брат Петра Егоровича, который сейчас на фронте снайпером и уже награжден медалью. Разве он может подвести брата-фронтовика? Он комсомолец. Разве может он подвести свою школу и тех ребят, которые принимали его в комсомол?
— Дойду, Владимир Лукич. Обязательно дойду.
Угасающий костер вспыхнул на минуту и осветил большой лоб и задумчиво-неподвижные глаза начальника партии. Глубокие морщины, которых раньше не было, пролегли от виска к виску. Владимир Лукич сутулился, будто тяжкая ноша надавила на плечи и он с трудом удерживал ее, не сгибаясь совсем низко.