– Мне передали просьбу вашего высочества о том, что вы хотите меня видеть, и я сразу же помчался к вам, чтобы выполнить эту невинную просьбу, – Ботта улыбнулся кончиками тонких губ, но глаза оставались холодными и колючими. Он изучающе смотрел на меня, словно прикидывая, как именно можно меня использовать в своих далеко идущих планах. – Могу я поинтересоваться, в чем заключается причина столь странного, надо сказать желания, лицезреть меня, ваше высочество?
– О, вы, наверное, знаете, ну конечно же вы знаете, об этом все знают, даже здесь в Москве, что с придворным танцмейстером произошло небольшое несчастье, он совершенно случайно, я бы даже сказал на ровном месте, сломал ногу. Бедняга так и не оправился, знаете ли, – я сокрушенно покачал головой. – Тетушка относится к нему с определенной симпатией, и не хочет пока подбирать нового, надеясь, что господин Лоуди все-таки поправится, и сумеет вернуться к выполнению своих обязанностей. Но, проблема в том, что скоро состоится коронация, – я так тяжко вздохнул, что в мою сторону посмотрели Сафонов и Румянцев, усиленно делающие вид, что их не интересует, о чем я там говорю с послом. И даже Аня Татищева, стоящая в это время у окна рядом с Бецким, повернула голову в мою сторону.
– Я слышал об этом столь прискорбном происшествии, – Ботта продолжал улыбаться, но уже более натянуто. – Насколько я знаю, в нем как-то замешана ваша кошка, – и он кинул взгляд на Грушу, сидящую посреди зала и не собирающуюся никуда уходить. Находящиеся рядом люди ей нисколько не мешали, и она всем видом демонстрировала свое пренебрежение, глядя на всех нас, включая меня, как на свою личную прислугу.
– Нет, ну что вы, – у меня уже от улыбок скулы свело. Особенно, учитывая тот факт, что больше всего мне хотелось вмазать австрийцу по роже, но приходилось улыбаться, как бы меня это не напрягало. – Разве же такая милая кошечка может кого-нибудь довести до столь плачевного состояния, в котором оказался бедняга Лоуди? Это совершенно невозможно, особенно, учитывая разницу в размерах господина Лруди и Грушеньки, вы же согласны со мной, господин Ботта?
– Безусловно, ваше высочество, – в его взгляде промелькнуло брезгливое выражение. Кошка ему явно не нравилась, впрочем, как и всякая другая кошка, да и не только кошка, но и все остальные животные. Груша сразу же почувствовала направленную на себя неприязнь и тут же выгнула спину, зашипев на посла. – А можно убрать отсюда эту тварь, пока она снова не стала причиной чьего-нибудь неудачного падения? – Я изогнул бровь, выражая неудовольствие тем фактом, что какой-то там посол не выказывает должного восторга при виде моей кошки, но, тем не менее, повернулся к Румбергу и кивнул ему. Бывший гренадер все понял правильно, очень осторожно подхватил Грушу, и унес ее из зала. Сделать это ему было не так чтобы легко: кошка начала вырываться, выражая явное желание добраться до австрийца. Румберг держал ее крепко, но бережно, поэтому уже спустя полминуты на его руках красовались свежие царапины. Вообще Груша не была столь агрессивной кошкой, ну, то есть, она не была особо ласковой, и гладить себя позволяла только мне, да еще почему-то Крамеру, но на остальных она кидалась редко, предпочитая делать вид, что их попросту не существует. Исключение составлял Воронцов, его Груша не переваривала просто категорически, возможно, думала, что он снова ее куда-нибудь отнесет, где ей будет далеко не так комфортно, чем сейчас. Вот завидя Воронцова, она выгибала спину и шипела, и во сейчас появился второй человек, вызвавший в ней столь острую неприязнь.
Пока все были заняты процессом выдворения Груши, к нам совершенно неслышным шагом подошел Турок. Он всего лишь прошел мимо посла, но, когда я бросил на него взгляд, быстро продемонстрировал мне небольшую связку ключей, которую только что спер у австрийца с виртуозностью, достойной лучшего применения.
– Ну вот, кошки больше в зале нет, вы можете не беспокоиться, что этот страшный зверь нападет на вас, господин Ботта, и причинит какой-либо ущерб, – он повернулся ко мне, на этот раз даже не потрудившись улыбнуться. Вот ведь хам какой, на мой взгляд это была вполне удачная шутка, вон, например, Лопухин хохотнул вполне даже искренне.
– Так зачем вы просили прийти к вам, ваше высочество? – он спросил это таким тоном, что мне захотелось съездить ему по роже еще сильнее, даже не знаю, как я сумел сдержаться.
– Так я вам уже полчаса пытаюсь объяснить, – я даже глаза закатил. – Этот приду… э-э-э, танцмейстер ее величества, господин Лоуди, сломал ногу, а через неделю коронация, – тщательно проговаривая каждое слово повторил я ранее сказанное, словно пытаясь донести смысл до не слишком умного господина.
– Да, я уже это слышал, ваше высочество, но, вы уж извините, совсем не понял смысла…
– Господи, ну как же долго до вас доходит, господин Ботта, – я снова закатил глаза. – Коронация через неделю, которая завершится грандиозным балом, а я все еще не умею танцевать, так вам более понятно? – он вздрогнул и уставился на меня, а из его взгляда исчезло брезгливое выражение, сменившееся на удивленное. – Ее величество очень высокого мнения о вас, господин посол, как о танцоре, разумеется, – добавил я, полюбовавшись его вытянувшимся лицом. Ну а чего ты хотел? Ты заговоры вон устраиваешь, и хочешь, чтобы к тебе хорошо относились? – Так вот, тетушка находит вас весьма ловким танцором, а ее величеству в этом плане вполне можно доверять, ее-то отменной танцовщицей считают. Вы же не откажете мне, господин Ботта, преподать пару уроков? Ее величество ради такого случая даже свою фрейлину попросила помочь, составить мне пару на этих уроках, – и я кивнул в сторону Анны.
– Что? – Ботта часто-часто заморгал, затем помотал головой и склонился в поклоне. Я уже заметил, что многие господа, когда им нечего сказать или надо обдумать ответ, отвешивают поклоны. Чем вычурней поклон, тем больше времени требовало обдумывание ответа. Ботта явно не горел желанием долго здесь задерживаться, но отказать предполагаемому наследнику Российского престола в его невинной просьбе было не самой лучшей идеей. – Да, конечно, я с глубочайшим удовольствием помогу, вашему высочеству, – он принял наконец, решение, и именно то, которое я и хотел от него услышать. – Это будет ужасно, если вы не сможете провести в танце ее величество, ведь, насколько я знаю, вы с ее величеством как раз должны открыть бал. – Потрясающая осведомлённость, а ведь я сам узнал об этом буквально вчера.
– Прекрасная новость, господин Ботта, просто прекрасная, – и я пару раз хлопнул в ладоши. Из зала тут же вышел Суворов, терпеливо дожидающийся этого момента, когда путь для его орлов будет свободен на весьма продолжительное время, и эти два хлопка были неким условным знаком, что Турок сработал как надо, а я-то уж постараюсь господина посла здесь задержать настолько долго, насколько это возможно.
– Тогда, приступим, зачем терять время? – и Ботта направился к Бецкому, по какой-то причине принявший того за местного распорядителя. Внезапно он остановился. – А где музыканты? Чтобы помочь вам лучше освоить трудные па, необходима музыка!
– Ну конечно же, музыканты, – я хлопнул себя по лбу. – И как я мог забыть? И что делать? умеет кто-нибудь играть… хоть на чем-нибудь?
– Я умею играть на клавесине, ваше высочество, – Аня сделала книксен. – Вот только инструмент находится в музыкальной комнате…
– Я понимаю, Анна Алексеевна, что вы полны всяческих достоинств, и прекрасно обучены, а также я понимаю, насколько сильно повезет вашему будущему избраннику, вот только ее величество позволила мне увезти из Кремля одну фрейлину, – я поднял вверх указательный палец. – И танцевать вон с Сафоновым в отсутствии партнерши я не собираюсь, в то время, как вы будете играть, безусловно волшебно, я даже спорить об этом не буду. К тому же у меня есть весьма одаренный егерь, который даже меня как-то пытался обучить игре на скрипке. Правда, у меня ничего не вышло, но он-то от этого не разучился сам играть. Румберг, – я повернулся к уже вернувшемуся слуге. – Приведи сюда Бастиана, и пускай он захватит с собой скрипку. Нам нужен аккомпанемент.
Румберг кинул и сразу же вышел из залы, а мы принялись ждать, во внезапно наступившей тишине. Почему-то никто не стремился эту тишину прерывать, только Криббе кидал время от времени на меня напряженные взгляды, но все это время предпочитал оставаться в стороне, подпирая спиной колонну, скрестив при этом руки на груди. Он был единственный, кроме меня, из оставшихся в зале, кто был посвящен в детали происходящего, и был категорически против, говоря что-то про вероятную угрозу моей жизни, когда мы обсуждали план с Суворовым. Не то, чтобы Василий Иванович был «за», но я предложил весьма простой план без всяких наворотов, да и Турок клятвенно пообещал помочь. Так как последнее слово оказалось все же за мной, то сейчас Гюнтер стоял, хмуро осматриваясь по сторонам и всем своим видом выражая недовольство. А вот, между прочим, когда я притащил Турка обратно во дворец, заявив, что он согласился поработать на меня в течение пяти лет, чтобы отслужить и не попасть на каторгу за свои художества, Криббе ни слова не сказал. Точнее, сказал, что ничего плохого в этом нет, и что вор может в хозяйстве пригодиться.