– А то, – я натянуто рассмеялся. – Так и вижу человека, только что лишившегося райских кущ: «обрывок шкуры мамонта, вокруг могучей талии, подмышкой каменный топор, а в руке копье», – Господи, что я несу? Немедленно заткнись, кретин, пока не наговорил себе на костер. Нужно срочно менять тему, пока меня не занесло. – А почему вы все еще здесь, Анна Алексеевна? Это как-то неправильно, не находите?
– Я думала, что вы знаете, ваше высочество, – теперь в ее взгляде ясно читалось изумление.
– Знаю, что?
– Мой отец назначен генерал-полицмейстером, и он решил лично присутствовать при восстановлении поврежденного огнем крыла. Ее величество Елизавета Петровна милостиво разрешила нам пожить в Лефортовском дворце, чтобы не тратить время на дорогу сюда каждое утро от нашего Московского дома. Ведь господин Лоуди просыпается очень рано и сразу же спешит начать занятия с вашим высочеством.
– Ух ты, как интересно получается, – я задумчиво провел пальцем по нижней губе. – Дворец мне подарен, а распоряжается им кто угодно, но только не я.
– О, мы немедленно уедем, если доставляем неудобство вашему высочеству, – Аня закусила губу, а я проследил за этим движением, остановив взгляд на ее губах. Вот черт, надо немедленно прекратить пялиться, она же девчонка еще совсем. Надо найти какую-нибудь служанку посговорчивее, пока на фоне юношеского сперматотоксикоза глупостей не наделал. И тут до меня дошел смысл ее слов.
– Не нужно впадать в крайности, Анна Алексеевна, – ответил я, переводя взгляд на дверь, которая приоткрылась еще сильнее. В общем-то смысл открытой двери стал для меня ясен, как только я увидел одиноко сидящую в кресле девичью фигуру, но отец мог бы позаботиться какую-нибудь няньку или дуэнью к девчонке приставить, все-таки здесь пока чисто мужская вотчина. – Оставайтесь, сколько пожелаете. Вы меня ничуть не стесняете. Кто там толчется? Или входите уже, или идите отсюда с богом, – немного повысив голос обратился я к двери.
На этот раз дверь открылась и в комнату стиснулся Турок, который в один момент куда-то исчез, а мне было некогда поинтересоваться у Суворова, куда именно он мог деться.
– Я его нашел, – он смотрел на меня исподлобья, а я отмечал, что, где бы он в эти дни не был, пришлось ему там несладко. Парень осунулся, темные глаза запали, а под ними на бледноватом лице выделялись синяки.
– Кого ты нашел? – чем дольше я на него смотрел, тем тверже у меня складывалось впечатление, что он попросту не спал несколько дней.
– Да пшека этого, с которым Василий Иванович всех на уши поставил, – махнул рукой Турок, показывая, как он относится к графу.
– Так, – я стиснул подлокотники кресла руками. – И где он сейчас?
– На постоялом дворе, в трех верстах от Москвы. Уже почти неделю там живет, и никто не сумел его там отыскать, – Турок поморщился.
– Просто никто не думал, что он так близко обосновался. Три версты, говоришь?
– Ага. Только он все это время ждал кого-то, а сегодня словно забеспокоился. Завтра с утра выезжать собрался, вот Василий Иванович и велел не ждать утра, а сейчас прямо туда отряду направляться. Он сам лично с этим отрядом едет, а мне велел вам передать, что, ежели, вы все еще хотите посмотреть, то прямо сейчас скакать придется. Господин фон Криббе уже предупрежден и велит лошадей седлать. Так вы едете?
– Конечно еду, разве ты сомневаешься? – я почувствовал, как меня захлестнул азарт. Повернувшись к застывшей в кресле Татищевой, я наклонил голову, обозначая поклон. – Я вынужден лишить себя вашего общества, Анна Алексеевна. Надеюсь, у нас найдется еще время обсудить капитана Гулливера, – после этого я поднялся и быстро вышел следом за Турком во двор, где уже собирался целый отряд из шести гвардейцев и Криббе с Румбергом, которые будут меня сопровождать.
Глава 21
Был поздний вечер и темнело еще довольно рано, поэтому к постоялому двору, стоящему в трех верстах от Москвы, наш довольно внушительный отряд, к которому присоединился Лопухин, приехавший в Лефортовский дворец практически перед нашим выездом и узнавший у Криббе, что мы направляемся ловить какого-то преступника. Иван тут же решил присоединиться к нам, а по его роже было видно, что ему любопытно. Ну пускай едет. Все равно одного Чернышевского на всю нашу толпу явно не хватит.
Возле постоялого двора ждал Суворов. С ним было всего два человека. Судя по тому, что мне их не представили, эти люди не стоили с точки зрения того же Суворова каких-либо церемоний.
– Добрый вечер, ваше высочество, – Суворов поклонился. – Я знал, что вы не приедете в одиночестве, поэтому не стал утруждать себя поиском гвардейцев, которые могут оказать некоторую помощь при аресте мерзавца.
– Как я понимаю, Василий Иванович, вы хотите воспользоваться в качестве поддержки моей охраной, – я хмыкнул. – Я не против, тем более, что…
– Тем более, что вы останетесь здесь, ваше высочество, – твердо перебил меня Суворов. – Вам нечего делать внутри, где вы можете подвергнуть себя совершенно ненужному риску.
– Да, но… – вот такой подставы я точно не ожидал. Ну вот нахрена я сюда приперся, если меня оставят здесь, чтобы я полюбовался, как спеленатого Чернышевского протащат вон к той карете и увезут в туман?
– Вы обещали, ваше высочество, более того, вы дали слово, – вот ведь, знает куда надо надавить, чтобы я себя последним дерьмом почувствовал, в том случае, если начну настаивать. И что делать? Ладно, постоим, все равно ведь приехали. Соскочив с лошади, точнее сползя с нее, дав себе слово обязательно заняться выездкой, я повернулся к Суворову и мрачно поинтересовался.
– И кто составит мне компанию? Криббе – не вариант. Этот гад прекрасный фехтовальщик, и может всех вас неприятно удивить.
– Я, ваше высочество, – вздохнул Лопухин и, спешившись, встал рядом. – Я, пожалуй, составлю вам компанию, пока остальные будут заняты.
Обреченно кивнув, я отошел к коновязи и сделал вид, что чрезвычайно увлечен привязыванием коня. Обидно было до слез. Я ведь реально надеялся посмотреть, как работает этакий блеклый вариант спецназа восемнадцатого века. Но, не судьба. Ничего, в следующий раз я не буду давать необдуманных обещаний.
Пока я рефлексировал, отряд вошел в здание постоялого двора. Прислушавшись и услышав лишь тишину, изредка прерываемую пьяными выкриками, я вздохнул и подошел к стоящему неподалеку Ивану.
– Думаю, вы гадаете, что могло послужить вашему такому обидному понижению в должности? – спросил я его, на что молодой офицер вздрогнул и повернулся ко мне, пристально разглядывая.
– Знаете, нет, ваше высочество, – он покачал головой. – Сначала я действительно пребывал в горьком недоумении, но за время правления ее величества меня уже трижды понижали в звании без, казалось бы, веских причин. Тем обиднее каждый раз мне становится, когда я осознаю, что вовсе не виноват в происходящем. Просто давняя неприязнь ее величества к моей матери, о которой знает, похоже, каждая собака вплоть до Уральских гор, дает о себе знать, отражаясь и на мне. Но, когда меня приставили к малому двору, я, если честно, воспрянул духом. Чем меньше я буду попадаться на глаза ее величества Елизавете Петровне, тем больше у меня будет шансов вернуть то положение, которое я уже потерял. Так что, отвечая на ваш вопрос – нет, я больше не гадаю, что могло послужить причиной моего перевода, и нет, я не считаю это понижением.
– Зато честно, – я посмотрел вокруг. – Здесь какая-то деревня?
– Да, похоже, а вон церковь, совсем недалеко отсюда, – Лопухин махнул рукой и, приглядевшись, я действительно увидел темные очертания здания, которое ничем иным, кроме как церковью, быть не могло. – Довольно большая деревня к тому же. Но я так и не понял, где мы, когда за этим парнем, Турком, сюда ехали.
Тут от постоялого двора до нас донесся приглушенный хлопок, а затем звон разбитого стекла.
– Что происходит? – мы с Лопухиным тревожно переглянулись, ведь не могло же пойти что-то не так при аресте всего лишь одного единственного Чернышевского, или могло? – Посмотри, – Иван открыл рот, чтобы мне возразить, но звон повторился, и он молча шагнул в ту сторону.