«Зачем ты делаешь это, мама? Баба болеет? Она там, в ящике! Посмотри! Нужно помочь ей!»
На глазах Саши появились крохотные звёздочки – слёзы. Вопрошающим взглядом он смотрел на то, как мама разбрасывала бабушкины вещи, и пытался понять, почему она так поступает, ведь с самых первых самостоятельных его шагов, мама учила порядку и чистоте. Что же случилось?
– Нина, уймись! – услышал Сашенька от женщины в чёрном платке. – Там больше ничего нет, Нина! Мы всё сожгли. Слезай уже, скоро отец Василий придёт.
Мама спустилась по скрипучим ступеням, но на это раз с пустыми руками. Она ничего не ответила, только посмотрела на гостей уставшими от напряжения глазами, в которых ещё не пропало желание довести дело до конца.
– Теперь животину под нож, – на выдохе произнесла мама. – Всех до единого!
– Да как же так, Нина? – опешила женщина. – Козы-то тут при чём? Не хочешь держать, отдай Большаковым. У них сарай-ка то сгорела, и живность вся вместе с ней! Им кстати будет.
– Нет, – возразила мама.
По лбу её стекал грязный пот, передник вывозился в саже, как и руки. Мама никогда не позволяла себе так выглядеть. Где она так испачкала руки? Что значит «под нож»?
– Делайте, как я сказала? – поставила точку мама уже ослабшим, но ещё не лишённым прежней уверенности голосом. – Да простит меня Бог, если я не права.
Она поцеловала нательный крестик. Затем вытерла с лица пот и сказала:
– Передай Кирюхе, пусть режет всех. Только не сейчас. Завтра пусть приходит.
Женщина в платке попятилась назад и обратилась к одному из рослых мужчин, с которым они ушли на задний двор, где бабушка держала коз. Саша успел заметить, что именно к этому мужчине мама обращалась – Кирюха. После смерти отца на первых порах он помогал маме с бабой вести хозяйство. Летом готовил на зиму дров, а те давали ему в замен банки с соленьем. Кирюха жил один и зарабатывал где только мог: кому крылец сладить, кому сруб для бани приготовить. Молодой парень, но так и не нашедший своего места на селе, вот уж несколько лет жил по течению, нередко пропадая до утра в пьяной компании бывалых мужиков. Тем не менее, на все руки мастер был Кирюха, поэтому Сашенька не удивился, когда мама назвала его имя. Только вот что именно она попросила его сделать, Саша так и не понял.
– Правильно ли, Господи? – взмолилась одна из пришедших старушек. – Так ведь живая же скотина. За что так-то?
– Да как за что, Клавдия, – ответила та, что была с ней рядом. – Ты разве не знаешь, что колдуньи творят?
Сашенька не хотел слушать чужие разговоры, но слово «колдунья» было ему знакомо. Сам того не подозревая, он подвинулся чуть ближе, что бы удовлетворить своё любопытство.
…. вот так оно и было! – закончила старушка.
– Что прямо в скотину? Быть не может!
– Народ сказывает и не такое они могут, – настаивала старушка. – Если душа продалась Дьяволу, прости Господи, то и нет ей места на небесах.
Одна из них подняла палец вверх, указывая на потолок, будто там и были ответы на все вопросы. Саша не мог слышать дальнейшего разговора, потому что, перешёптываясь, старушки снова присоединились к гостям, окружившим деревянный ящик. Такие, как они, могли втихомолку секретничать о личном или перемывать косточки удачливому соседу, а может быть, вспоминать события не так давно прошедших лет? Недаром же они так сказали – «колдунья»
Саша знал это слово. Он слышал его ни единожды от своей мамы, в частности когда она рассказывала ему про странных людей, приходящих в дом, когда Саша был ещё грудным младенцем. Тогда баба только начинала читать, чего уже было достаточно, чтобы это заметили окружающие. В семье Громовых насупили не самые лучшие дни. В один из таких дней в дверь постучались трое мужчин. В руках одно из них была икона Пресвятой Богородицы, окаймлённая деревянной рамой.
– Открывай Егоровна! – кричал басом на пороге самый смелый из них. – Отворяй же, ну! Поговорить нам надо!
Недовольно хрюкнув, бабушка спрыгнула с печи, спрятав под подушку тряпичный свёрток.
– Это кто там!? – высунулась она из окна. – Сказано же было, нет на мне греха!
– Впущай, говорю, – настаивал мужик. – С добром пришли. Не видишь, Святой Образ с нами. Не противься Егоровна, впущай!
– Да заходите же! Жалко, что ли.
Старушка вышла в сени и отворила дверь.
– Вот, – сказал мужик, указывая на икону. – Поместить в доме надо. Решили мы так. Икону из дома Гавриловых взяли. Они сказали, что для такого дела не жалко, только бы толк был. Хотим в доме у тебя оставить, чтобы ты каждое утро и вечер с молитвой встречала.