Прихожане, не посещавшие церковь в течение многих месяцев, хотели насладиться приятным чувством, что слушают почтенного Августа Крэкльторпа в последний раз. Крэкльторп приготовил проповедь, которая по своей откровенности и прямоте, безусловно, должна была оставить неизгладимое впечатление. У прихожан Уайчвуда били свои грешки, как и у всех нас. Почтенный Крэкльторп льстил себя надеждой, что не забыл ни одного из них, и с предвкушением будущей радости заранее рисовал себе, какое чувство вызовут в слушателях все его замечания, от «первого» до «шестого и последнего».
Но всё дело испортила излишняя импульсивность маленькой мистрис Пэнникуп. Когда Августу Крэкльторп доложили в среду, что мистер я мистрис Пэнникуп явились к нему с визитом, он через четверть часа вошел в гостиную, холодный и суровый и, не подавая руки, попросил как можно короче изложить, по какому случаю его побеспокоили. Мистрис Пэнникуп заранее приготовила речь, точь-в- точь такую, какая требовалась, и не больше.
Там вскользь, без излишнего подчеркивания, упоминалось о вашей обязанности помнить при случае, что мы христиане, о нашем праве прощать и забыть обиды; указывалось, что, в общем, и та и другая сторона виноваты; что никогда не следует расставаться вратами; одним словом, что мистрис Пэнникуп и Джордж, её супруг (от которого ожидалось, что он это выскажет и сам), жалеют обо всех своих словах и поступках, которые могли оскорбить чувства почтенного Августа Крэкльторпа, и хотели бы пожать ему руку на прощание и пожелать всяких благ на будущее время.
Но при виде замораживающей внешности мистера Крэкльторпа старательно заготовленная речь испарилась из памяти мистрис Пэнникуп. Ей оставалось только или удалиться в тягостном молчании, или же понадеяться на вдохновение минуты и сымпровизировать новую речь. Она выбрала последнее.
Сначала слова шля с запинкой. Супруг, чисто по-мужски, покинул ее в трудную минуту и нерешительно вертел ручку двери. Но суровый, леденящий взгляд Крэкльторпа подействовал на мистрис Пэнникуп, как шпоры на коня. Он должен выслушать ее. Она заставит его понять свои добрые чувства к нему, хотя бы пришлось употребить для этого физическую силу. По прошествии первых пяти минут лицо мистера Крэкльторпа бессознательно выразило удовольствие. По прошествии следующих пяти минут мистрис Пэнникуп остановилась — не вследствие недостатка слов, а лишь потому, что задохнулась. Почтенный Август Крэкльторп ответил ей голосом, который к его собственному удивлению дрожал от волнения. Мистрис Пэнникуп сделала ему предстоящую разлуву тяжелее. Он полагал, что без сожаления покинет Уайчвуд. Но сознание, что хоть один человек сочувствует ему и понимает его, — оказывается, его понимает мистрис Пэнникуп, — что хоть одно сердце, а именно сердце мистрис Пэнникуп, относится к нему с теплым участием, что сознание превратит то, чего он с нетерпением ожидал, как радостного облегчения, — в продолжительное горе.
Увлеченный красноречием жены, мистер Пэнникуп нерешительно прибавил несколько слов и от себя. Из них можно было заключить, что он всегда считал Августа Крэкльторпа идеальным священником, но каким-то непонятным образом между ними возникли недоразумения. Затем оказалось, что Август Крэкльторп втайне всегда уважал мистера Пэнникупа. Если сказанные им слова когда-либо могли произвести противоположное впечатление, это происходило, вероятно, от бедности нашего языка, неспособного выразить утонченные мысли.
Затем последовало предложение выпить чашку чая. Мисс Крэкльторп, сестра почтенного Августа — особа, полное сходство которой с братом было поистине поразительно, ибо разница между ними заключалась лишь в том, что братец был гладко выбрит, а у сестрицы над губой красовались усики, — тоже сошла вниз, чтобы украсить своим присутствием чайный стол. Наконец, мистрис Пэнникуп вспомнила, что надо еще выкупать Вильгельмину, и визит кончился.
— Я сказала больше, чем хотела, — по дороге домой призналась мистрис Пэнникуп своему супругу Джорджу. — Но он разозлил меня.
Слух о визите супругов Пэнникуп разнесся по всему приходу. Другие дамы почувствовали себя обязанными показать мистрис Пэнникуп, что она не единственная христианка в Уайчвуде. Боялись, что мистрис Пэнникуп чересчур заважничает. Преподобный Август со вполне извинительной гордостью повторил другим кое-что из того, что ему говорила мистрис Пэнникуп. Пусть мистрис Пэнникуп не воображает, что она единственная особа в Уайчвуде, способная на великодушие, которое ровно ничего не стоит. Другие дамы тоже сумеют сказать ничего не выражающие любезности, и даже получше её. Мужья, одетые в лучшие пары и заранее обученные, что говорить и как держаться, украшали своим присутствием бесконечную процессию удрученных горем прихожан, стучавшихся в двери дома мистера Крэкльторпа. С четверга по воскресенье преподобный Август должен был, к собственному удивлению, убедиться в том, что пять шестых его прихожан всей душой любили его с самого первого дня, не имея лишь до сих пор случая высказать ему свои истинные чувства.
Наступило знаменательное воскресенье. За всё это время почтенный Август должен был выслушать столько выражений сожаления по поводу его отъезда, столько уверений в уважении, до сих пор скрываемого от него, столько разъяснений кажущихся неучтивостей, бывших в действительности лишь признаками дружеского внимания, что ему некогда было подумать ни о чем другом. Только войдя в ризницу в пять минут одиннадцатого, он в первый раз вспомнил о своей прощальной проповеди. Такую проповедь Моисей мог бы прочесть перед Фараоном в день исхода из Египта. Было бы бесчеловечно в конец уничтожить такою проповедью безутешных почитателей, скорбящих о его отъезде. Преподобный Август начал соображать, какие места проповеди можно было бы оставить, немного видоизменив их. Но таковых не оказалось. С самого начала до конца не было ни одной фразы, которая даже в измененном виде могла бы звучать приятно.