— Не поймите меня превратно, — голос был низким и спокойным, — но это — моя работа.
— Я знаю, святой отец, но на моей памяти, у нас уже семь зим об этом никто не слышал. Не то что ведьм, даже знахарок-то нет. Живет, правда, старуха за Еловой Горой, роды у женщин принимает, да коров, ежели хворь приключится, лечит. — отец старался говорил спокойно, но я чувствовала его волнение.
— Понимаете ли, Рэм, — снова раздался голос священника, — я здесь не случайно оказался. Его Высочество Маурик IV считает, что участившиеся в королевстве за последние полгода эпидемии лихорадки, падеж скота и, как апофеоз, засуха того месяца — явления отнюдь не случайные, и вызваны ведьмами. Я направлен сюда с определенной целью — узнать, как обстоят у вас дела и в случае необходимости, навести порядок. Его Высочество даровал мне все полномочия солдата Святой Инквизиции. Вы, как староста этой деревни, обязаны….
Я не стала слушать дальше. Слишком хорошо еще я помню тот день, когда, семь зим тому назад, первый раз услышала слово «инквизиция».
… Они пришли незадолго до рассвета.
Я проснулась с ощущением чего-то непоправимого, страшного. Страх вполз на сеновал, клубами утреннего тумана обволакивал мое тело. И из этого тумана вдруг медленно стала вырисовываться женская фигура.
— Мама… Мама… Это ты? Как ты меня напугала, — страх рассеялся, растаял, а фигура оказалась моей родной матерью.
— Это я, Я, доченька моя любимая, я, моя девочка, — мать подошла ко мне, наклонилась и посмотрела в глаза.
И страх вернулся.
— Мама, что случилось? — Что — то сдавило мне грудь, когтями оцарапало сердце.
— Ты не бойся, девочка моя, но тебе придется теперь жить с отцом.
— А ты?
— А я уеду… Но вот хочу тебе сказать, чтоб ты меня помнила, и никому не говорила о том, что я тебе расскажу сейчас. Пока еще ты маленькая девочка, и никто тобой не заинтересуется, но позже… Пройдет не так много времени, и ты поймешь, что немного отличаешься от остальных. И когда ты поймешь это, следуй по зову сердца, и никому не верь.
— Мама, не уходи…., - мне хотелось кричать, я не понимала, что происходит, и что мне теперь делать.
И тут вошли они.
— Я готова, святой отец, — громко сказала мать, — мы можем идти.
И она ушла. Ушла, между двумя священниками, растаяла, как призрак в тумане, а я смотрела ей вслед, не в силах пошевелиться.
А когда взошло солнце, соседские дети стали дразнить меня дочерью ведьмы.
Через три дня отец взял меня в город, и я снова увидела мать.
На главной площади города.
На костре.
Со всех ног я бросилась к дому Ульриха.
— Новый священник — инквизитор.
Я так и знал… — прошептал он, бледнея.
В соборе было тихо, лишь свечи тихонько потрескивали, освещая высокие стены. Ульрих стоял, подняв голову, и любовался игрою света и тени, когда почувствовал приближение священника.
— Добрый день, святой отец.
— И тебе добрый, сын мой — голос священника гулко отражался от стен. — Что ты делаешь здесь? — Ведь сейчас лето, и занятий нет.
— Я разговариваю с Господом, отец мой.
Ульрих смотрел на церковника, и в душе его были абсолютно противоречивые чувства. С одной стороны, он дико боялся этого мрачного инквизитора, животный, безотчетный страх перед той властью, которой обладал этот ничем не примечательный с виду человек, сжимал душу в маленький дрожащий комок.
А с другой стороны, Ульрих завидовал. Завидовал этой власти, этому могуществу, праву казнить и миловать любого, хоть короля, хоть бедняка.
— Так вот, мальчик мой, — продолжал тем временем инквизитор, не отводя глаз от лица мальчика, — я знаю, что у тебя есть дар видеть Силу. Можешь даже не пытаться отнекиваться, меня прекрасно научили распознавать как отмеченных ею, так и тех, кто просто способен видеть. А если это знаю я, то в скором времени могут узнать и другие.
Страх захлестнул все существо Ульриха, но он нашел в себе мужество не отвести взгляд. «Леара! Неужели он видел Силу в ней?» — пронеслось в его голове.
— И что же мне делать?
— Сын мой, у тебя два пути, и оба они связаны с костром: либо ты взойдешь на него сам, либо возведешь других. Колдун… — священник прищурился, — или инквизитор, вот твои пути. Решай.
Мне всегда нравилось смотреть, как уходящее за линию горизонта солнце красит кровью небо. Не знаю, откуда во мне это стремление любоваться окружающим. Атера говорит, что все это от безделья, но мне кажется, что будь жива моя мама, она бы поняла.