— Пустяки, зовите меня Кетэн. Кетэн Крамб, потомок доблестного рода Крамбов, коий уходит корнями в те благословенные времена, когда еще на берегу Реенора не было ни одного камня. Не говоря уже об этом — он кивнул в сторону храма.
— Так выходит, что…
— Совершенно верно, Ваше преосвященство. Мой сколько-то там раз прадедушка был главным архитектором. Он построил этот храм, получил от Его Светлости щедрые дары, а потом с ним случилась маленькая неприятность. Он умер от жары.
— То есть?
— Я хочу сказать, отче, что мой предок по обвинению в ереси и ведовству был сожжен, с молчаливого согласия ваших уважаемых и почитаемых коллег по цеху, если можно так выразиться; однако не стоит ворошить старую грязь. Нас ждет великое дело, отче!
— И какое же?
— Буквально за пару часов до того, как за ним нагрянула стража со святыми братьями, архитектор Холт успел кое-чего шепнуть сыну. Догадываетесь о чем, отче?
— Вы в своем уме? О чем я должен сейчас догадываться?
Карлик лишь горько усмехнулся да руками развел.
— Кетэн, а вы не боитесь, что я отправлю на костер и вас, так же, как в свое время отправили вашего предка?
— Грубиян Вы, святой отец, — карлик обижено надул губы. — Как мы сможем доверять друг другу?
— У вас ведь какое-то дело ко мне? — Ульрих добавил в голос стали. — Тогда излагайте, у меня нет никакого желания сидеть тут с вами и любоваться на ваше оскорбленное лицо.
— Несомненно. — Противный карлик усмехнулся — Мой род несколько столетий из поколения в поколение передает секрет Холта, точнее, церкви. Я говорю о сумерках миров. Они ведь скоро наступят, не так ли?
У Ульриха помутилось в глазах.
— Еще несколько минут такой беседы, досточтимый, и вы повторите незавидную судьбу своего предка. У меня и так уже имеется множество оснований для того, чтобы отправить вас в застенок для более детальной беседы — разговоры о грядущем конце света, намеки на какие-то загадки, которые хранит храм.
Карлик вдруг замер, а потом вытянул руку и истерично закричал:
— Смотри, отче, смотри!! Мусор, мусор выбросили, мусор!! Он думал, что это мусор, и не понял, что держит в руках золото!
Ульрих непроизвольно обернулся, но ничего примечательного не происходило — несколько стражников пили свое вино, да хозяин распекал за что-то нерадивого поваренка. Он повернул голову обратно и непонимающе уставился на пустое место.
Чувствуя себя полнейшим дураком, Ульрих заглянул под стол, полагая, что наглый Кетэн спрятался под ним, но никого не нашел.
— Куда он сбежал, да еще так быстро! — в сердцах прошипел Ульрих, одновременно подзывая толстенькую служанку, заказывая себе «Восход Императора» и отсчитывая тринадцать сангриев.
После первого глотка удивление пошло на спад, Ульрих побарабанил костяшками пальцев по столу и задумался.
Последние пять лет его жизни были посвящены делу Святой Инквизиции. В тот день, когда настоятель Фарус ввел его в Зал Совета для принятия клятвы верности Истинно Великому, умер мальчишка, заворожено слушающий шепоток леса, это был день его нового рождения.
Воспринимаемое поначалу как самый короткий способ достичь власти, дело Инквизиции стало для него смыслом, не средством, но сутью самого его существования. Он жадно впитывал познания о законах Церкви, внимал рассказам наставников о том, какими методами можно уличить ведьму, как определить колдуна, сутками напролет мог сидеть в Хранилище, изучая процессы над теми, кого называли изгоями, выродками, нечистью…
Все эти воспоминания потянули за собой другие, о самом начале карьеры, первом деле, доверенном ему через три с половиной года, проведенных в Инквизиции.
Он вспомнил огромные камни, из которых была сложена камера, и истрепанный пытками силуэт женщины. Ей было тридцать четыре года, и даже сейчас, будучи ослабленной пытками, она ухитрялась источать Силу.
— Смотри, брат Ульрих, — объяснял ему, впервые видящему настоящую, сильную, живую ведьму, отец Фарус, — перед тобой Аренга Ранор. Эта женщина есть пример того, что Сила не может нести добро. Даже сейчас, уличенная во зле, ждущая своего костра, она не признает над собой власти Истинно Великого и предпочитает молиться своим неведомым лесным богам. Подобно ей, многие ведьмы поначалу надевают на себя безобидную личину, дабы потом, когда мирные жители уверуют в их добродетель и в то, что их дар несет помощь и спасение, заняться истинными своими делами — нанесением вреда. Поначалу она занималась исключительно врачеванием, но после исподтишка начала убивать скот, сушить посевы, но апогея гнев жителей достиг после того, как эта женщина извела в могилу дочь старосты, напоив последнюю каким-то отваром.