— Я так и сказал, а он все свое твердит.
— Ему ведь все равно не понять, что тот, кто посвятил себя философии, смерти не боится. — И, улыбнувшись, добавил Сократ: — Да и нелепо, всю жизнь стремясь к одной цели, негодовать на нее, когда она оказывается рядом…
И со слезами на глазах укорил его Аполлодор:
— Ты еще можешь шутить, учитель. Большинство людей, услыхав тебя, решило бы, что философы на самом деле желают умереть, а стало быть, и заслуживают этой участи.
И Сократ сказал:
— И правильно решили бы, Аполлодор. Только вот в каком смысле желают умереть истинные философы и какой именно заслуживают смерти, они не понимают. Ведь большинство печется о телесных удовольствиях и потому страшится только одной смерти — телесной. По себе они судят и о тех, кто предан философии. Истинный же философ может бояться лишь духовной смерти, забвения. Но те, кто всю жизнь стремился к радости познания, а душу украшал подлинными украшениями — воздержанностью, справедливостью, мужеством, свободой, истиной, — тот может не тревожиться о себе и смело пускаться в Аид тотчас, как позовет судьба. Вы, Критон, Эсхин, Симон, Аполлодор и те, кто уже простился со мной, тоже отправитесь этим путем, каждый в свой час, а меня уже ныне «призывает судьба» — так, вероятно выразился бы какой-нибудь герой трагедии. Ну, пора мне, пожалуй, и мыться: я думаю, лучше выпить яд после мытья и избавить женщин от лишних хлопот — не надо будет обмывать мертвое тело.
— Но не хочешь ли ты, Сократ, оставить какие-нибудь распоряжения насчет детей или еще чего? — спросил Критон.
— Ничего нового я не скажу, Критон, кроме того, что говорил всегда: живите праведной жизнью на земле! Изменяйтесь! Изменяйте мир!
И Критон сказал:
— Да, Сократ, мы постараемся исполнить все, как ты велишь. А как нам похоронить тебя?
И Сократ, улыбнувшись, ответил:
— Как угодно, если, конечно, сумеете меня схватить и я не убегу от вас.
Аполлодор же, развернув узелок, с которым пришел, извлек из него дорогой атласный хитон голубого цвета и такой же гиматий и протянул учителю:
— Возьми, Сократ, и надень вот эти подарки мои и моего отца…
И спросил Сократ с насмешкой:
— Как? Выходит, моя собственная одежда была достаточно хороша, чтобы в ней жить, но не годится, чтобы в ней умереть?
— Как всегда, ты прав, учитель, — сказал Аполлодор и заплакал.
И подойдя к нему, потрепал Сократ ученика по курчавой голове:
— Не теряй мужества, Аполлодор! А ты, Критон, не позабудь, что хоронить вам придется не меня, а только мою мертвую оболочку, поэтому и хороните как вам заблагорассудится и как, по вашему мнению, требует обычай…
И с этими словами вышел Сократ, чтобы помыться в соседнем помещении служителей. И едва он ушел, как волю дали слезам друзья его, и больше всех рыдал юноша Аполлодор…
Тут вошел пожилой, добродушного вида служитель, дабы успокоить плачущих, сказал:
— На Сократа мне уж точно не придется жаловаться, как обычно жалуюсь на тех, кто бушует и проклинает меня, когда я по приказу властей объявляю им, что пора пить яд. Я уже и раньше убедился, что это самый смирный, самый лучший из людей, какие когда-либо сюда попадали. И теперь я уверен, что он не прогневается на меня…
Тут вошел умытый Сократ в полотняном хитоне, и служитель сказал:
— Прости, Сократ, но ты уж, видно, понял, с какой вестью я пришел… Так что прощай и постарайся как можно легче снести неизбежное… — И, не сдержавшись, сам расплакался.
— Прощай и ты, — сказал ему Сократ. — А мы исполним все как надо.
Когда же ушел плачущий служитель, Сократ обратился к друзьям:
— Какой обходительный человек! Он все навещал меня в моем одиночестве, а иногда и беседовал со мной. Просто замечательный человек! Вот и теперь, как искренне он меня оплакивает. Однако, Критон, послушаемся его: пусть принесут яд, если уж стерли…
И, выйдя, тут же вернулся Критон с молодым рабом эфиопом, в руке которого покоилась чаша с растертой цикутой. И, увидав раба, сказал Сократ:
— Вот и прекрасно, любезный. Ты со всем этим знаком, что надо делать?
И эфиоп объяснил:
— Да ничего. Просто выпей и ходи до тех пор, пока не появится тяжесть в ногах, а тогда ляг. Оно действует само. — И с этими словами протянул Сократу чашу.
И, приняв ее, спросил Сократ раба:
— Как, по-твоему, этим напитком можно сделать возлияние кому-нибудь из богов или нет?
— Мы стираем ровно столько, Сократ, сколько надо выпить, и если ты сделаешь возлияние, яда не хватит для полного действия.