— Так ты разрешаешь мне жениться на Тианг?
— Что ж, сын, если уж ты так хочешь... — И отец посмотрел на него каким-то странным, беспомощным взглядом.
Додонг не понял значения этого взгляда — он слишком увлечен был собственными переживаниями.
Он страшно обрадовался разрешению отца, тотчас забыл о своей минутной обиде на него и даже посочувствовал ему с этим треклятым зубом. Через несколько мгновений он в мечтах был с Тианг. О, эти сладкие юношеские мечты...
Додонг стоял на улице, изнемогая от жары и духоты; нот уже давно насквозь пропитал его камисету4. Он был неподвижен как дерево, но в душе не находил себе места... Мать просила его не уходить из дому, а он не стерпел и вышел... Так, без определенной причины. Просто он боялся — он это сознавал. Боялся самого дома, который казался ему сейчас клеткой, где все давит и сжимает мозг, как железными тисками. И он очень боялся за Тианг: там, в доме, она давала миру новую жизнь. Ее крики холодили кровь. Он не хотел, чтобы она так кричала; в этих криках ему слышался упрек... Он даже подумал с досадой: «Неужели и вправду рожать так больно? Ведь есть же, наверно, на свете женщины, которые не кричат как резаные во время родов!»
Через несколько минут он станет отцом. «Отец, отец», — прошептал он с трепетным волнением — как непривычно для него это слово! Он еще слишком молод — впервые вспомнились ему давние слова отца, которые он сейчас понял совсем не так, как девять месяцев назад. Он и в самом деле еще очень молод... Ему стало не по себе. Как странно, скоро люди будут говорить ему: «Твой сын. Твой сын, Додонг».
Додонг устал стоять. Сел на козлы, скрестив ноги, и начал разглядывать свои огрубелые, мозолистые подошвы. «А что, если у меня будет десять детей!» — подумал он без особой радости. Такие мысли в такой день? Что с ним случилось? О боже!
Он услышал голос матери из дома:
— Подымись сюда, Додонг! Уже все...
Неожиданно для себя он страшно смутился, когда
мать вышла и он встретился с ней глазами, — как будто ему было стыдно за свое раннее отцовство; у него даже появилось чувство вины, словно он совершил что-то недозволенное или недостойное. Он потупил глаза и стал усердно стряхивать пыль со своих шортов.
— Додонг! — позвала его мать. — Додонг!
Он обернулся и увидел рядом с матерью отца.
— Мальчик! — объявил отец и кивнул ему, чтобы он шел в дом.
Он еще больше смешался и не двигался с места. С ним творилось что-то непонятное... Глаза отца и матери словно пронизывали его насквозь и парализовали все его движения. Хотелось одного: убежать, скрыться, спрятаться куда-нибудь.
— Подымись в дом, Додонг, подымись! — настойчиво повторила мать.
Но он недвижно стоял на самом солнцепеке.
— Додонг, Додонг!
— Сейчас... иду.
Он неуверенно двинулся по сухому, выжженному солнцем двору. Потом стал медленно подниматься по бамбуковой лестнице наверх. Сердце предательски колотилось в груди, выдавая его волнение. Проходя мимо отца с матерью, он отвернулся, чтобы не встретиться с ними взглядом, не показать им своего лица. Его смущало и чувство собственной вины, и кажущееся неправдоподобие всего происходящего. Он готов был расплакаться. Глаза жгли сухие слезы, грудь разрывалась на части. Очень хотелось повернуть назад и броситься бежать со двора. Если б его сейчас избили, ему, наверно, было бы легче...
Отец поймал его руку.
— У тебя сын, — сказал он.
— Додонг... — встрепенулась мать.
Сколько доброты было в их голосах! Она вливалась в него, придавая ему силы.
— Тианг?.. — только и смог произнести он вопросительно.
— Она спит. Но ты можешь войти...
Отец провел его в маленькую каморку за тростниковой ширмой. Он увидел Тианг, свою девочку-жену, спящую на низкой лежанке. Волнистые черные волосы обрамляли ее лицо... Оно было неестественно бледным. Ему захотелось притронуться к этому лицу, отбросить прильнувшую к губам прядь волос... Но снова им овладело смущение перед отцом с матерью.
Новорожденный был в руках у повитухи, Додонг слышал его пронзительный крик. Тонкий голосок младенца рождал в нем неведомое прежде чувство.
Он не смог подавить в себе волну нахлынувшей радости:
— Можно мне его взять? Дайте его мне!
Блас не был их единственным ребенком. Потом родилось еще много детей. Они появлялись регулярно в течение шести последующих лет, хотя Додонга это совсем не радовало. Казалось, их появление ничто не может предотвратить. Он стал раздражительным и хмурым.
Тианг не жаловалась, но частые беременности сказались на ней. Она высохла, стала плоская как доска и выглядела старше своих лет. Ее изматывала нескончаемая домашняя работа. Стряпня. Стирка. Уборка. Дети. Она потихоньку плакала, жалея о том, что вышла замуж. Но ничего не говорила Додонгу — боялась, что он ее разлюбит. И все-таки жалела, что вышла замуж. Даже за Додонга, которого она любила. До замужества у нее был еще один поклонник, Лусио, старше Додонга на девять лет, и это сыграло решающую роль в ее выборе. Додонг был молодой, всего семнадцать! После того как она вышла за него замуж, Лусио женился на другой, но у него до сих пор не было детей. Если бы она выбрала Лусио, порой думала Тианг, разве пришлось бы ей рожать столько раз? Скорее всего нет. У нее была бы другая судьба. Да, но она любит Додонга...
Додонга, для которого жизнь уже не казалась такой радостной, как в те семнадцать лет...
Однажды ночью он поднялся с циновки, где лежал рядом с женой, и вышел из дому. Он спустился во двор и стоял в лунном свете, усталый и раздраженный. Он хотел получить ответ на мучившие его последнее время вопросы, хотел понять что-то самое главное...
Почему жизнь не похожа на то, что видится в юношеских мечтах? Совсем не похожа — разве это справедливо? И почему человека покидает любовь?..
Додонг не находил ответа. Может, на этот вопрос вообще нет ответа... Может быть, именно в юности человеку свойственно мечтать о несбыточном, прекрасном как сон...
Додонг вернулся в дом недовольный собой. Он хотел стать чуточку мудрее. И даже в этом ему было отказано.
Однажды Блас — ему уже исполнилось восемнадцать — возвратился домой радостный и возбужденный. Додонг слышал его шаги — он стал плохо спать по ночам. Он слышал, как сын разделся в темноте, стараясь не шуметь, и лег. Но не засыпал, а долго ворочался на своей циновке. Додонг негромко окликнул его.
— Ты почему не спишь, Блас? Спи, спи, давай. Уже поздно!
Сын приподнялся на локте и что-то невнятно проговорил тихим дрожащим голосом.
Но Додонг уже не слышал, он вернулся к своим мыслям.
— Татай... — снова слабо произнес Блас.
Додонг зашевелился и спросил, в чем дело.
— Я собираюсь жениться. На Тона. Она согласилась сегодня. Татай, ты что скажешь?
Додонг лежал молча.
— Я люблю Тона и хочу...
Додонг поднялся с циновки и велел Бласу идти за ним. Они спустились во двор, где было тихо и безветренно. Луна светила холодным серебряным светом.
— Значит, ты задумал жениться на Тона?.. — сказал Додонг. Он не хотел, чтобы Блас сейчас женился. Сын еще очень молод, и жизнь, которая начнется вслед за женитьбой, будет трудной, совсем не такой, какой она ему видится сейчас...
— Да.
— Это обязательно?
— Я женюсь на Тона! — Жестко, с обидой проговорил Блас.
Додонг молчал, больно задетый тоном, каким были произнесены последние слова.
— Ты почему-нибудь против, татай? — резко спросил Блас.
— Н-нет, сын... «Видит бог, я желаю ему добра. Просто ему еще рано жениться... Рано. Надо подождать».
Но он был беспомощен. Он не мог ничего поделать.
Сейчас должна победить Молодость. Сейчас должна победить Любовь. А после... после победит Жизнь...
Так же, как много лет назад победили Молодость и Любовь, когда они были на его стороне, а потом... победила Жизнь...
Додонг задумчиво смотрел на освещенное лунным светом лицо своего юного сына...
Ему было очень грустно. И очень жалко Бласа.
ИЗГОРОДЬ