Отдохнули мы и в баньке попарились. Я отчёты Савелия просмотрел. До десяти тысяч в урожайные годы имение приносило! Все деньги в банке, копеечка к копеечке.
Тут я малость засомневался. В начале XIX века банковская система в России пребывала в зачаточном состоянии. Устойчивость она приобрела во второй половине, но то — в романовской империи, а не в республике под командованием хера Пауля Пестеля. Но — всё одно лучше, чем имение в долгах и перезаложено, деньги украдены, в хозяйстве разруха. Савелий — молодец!
Идиллия продержалась ровно до следующего утра.
— Барин! Ба-арин!!
Принявший на пару со Строгановым после баньки, я с трудом открыл глаза.
— Пожар?
— Нет, Платон Сергеевич, из уездного Благочиния, начальник какой-то приехал. Лейтером себя именует, хозяина или управляющего требует. Я Савелия кликнула, но коль ваше сиятельство тутака… — Глафира нервно теребила фартук.
— Иду. Только не величай меня перед лейтером «сиятельством».
Обосновавшийся в гостиной в любимом кресле графини Хрениной субъект был немолод, благообразен, высок и явно славянских кровей, но чем-то неуловимо напомнил мне Швондера из «Собачьего сердца». Для полного сходства заявил:
— Я к вам, граждане, и вот по какому делу.
Далее он произнёс заученный текст, из которого следовало, что Смоленское Высшее Уездное Правление постановило ввести дополнительный налог на самые крупные и успешные землевладения. В связи вышеизложенным надобно незамедлительно внести в уездную казну нужную сумму и быть готовыми платить регулярно.
Цифру он озвучил по-русски и, чтоб я лучше понял, повторил на ломаном немецком:
— Тысяча рублей, айн таузен рубл.
— Кайн проблем, — парировал я на столь же корявом немецком, от которого Гёте (он, кстати, сейчас жив) схватился бы за голову и закричал «шайзе». Или промолчал бы, всё же культурный человек. — Только объясните мне, отчего не изволите исполнять циркуляр от 26 апреля?
— Какой-такой циркуляр? — насупился лейтер.
— О льготах героям войны 1812 года. Позор! Вы, служащий Смоленского Высшего Уездного Правления, не слышали о столь важном циркуляре?! — я сделал вид, что переполнен возмущением. — Так знайте, перед вами…
Перечень моих боевых наград с формулировкой, за что именно они получены, звучит внушительно. Завершил его я невинным вопросом:
— А вы где изволили служить в двенадцатом, гражданин лейтер?
— По интендантской части, гражданин генерал. Виноват-с. Учтём. Не извольте беспокоиться.
Он ретировался, не приняв даже приглашение откушать с нами чаю, я надеялся в неформальной обстановке подробнее рассмотреть насекомое отряда «чиновникус вульгарис», а Савелий, подслушавший наш короткий диалог, после ухода Швондера начал просить: покажите да покажите текст того циркуляра.
Наивная простота! Циркуляр я выдумал во время разговора. Но если лейтер даже захочет ознакомиться с тем циркуляром и обнаружит его отсутствие, столоначальники этого… как его… Смоленского Высшего Уездного Правления, кажется — так его назвали, соберутся и начнут рассуждать: запрашивать ли у московских лейтеров дубликат документа, сознавшись, что просрали оригинал? Скорее всего, не сознаются.
На пути в Москву, обдумывая ситуацию, я предложил Строганову: давай к Пестелю вместе пойдём. Мой спутник не возражал. Более того, предложил и там держаться вместе, остановившись у его московской родни, державшей большой особняк в Замоскворечье. Там большому дормезу и четвёрке лошадей место обязательно найдётся.
В Москве мы подали прошение на высочайшее имя гражданина Пестеля о личной аудиенции. Строганов приложил к нему рекомендательное письмо, а я упомянул военное братство — оба были под пулями на Бородинском поле, оба отличились. Я, конечно, больше, но, само собой, на то не напирал.
Мой товарищ по путешествию из Варшавы, всё более становившийся близким другом, ввёл меня в московский свет, где имел куда больше связей. Мои придворные знакомства, завязанные в год войны и в следующий год, изрядно подрастерялись. Кто уехал в провинцию из Санкт-Петербурга ещё до переноса столицы в Москву, кто попал в опалу при республиканских властях и предпочёл не мозолить глаза. Кто в Сибири, а кто уже и в земле…
Строганов, знатный и богатый холостяк, а графское достоинство по-прежнему ценилось, несмотря на официальный запрет сословных отличий, был вхож в любые гостиные, куда ввёл и меня. Светская жизнь мне показалась несколько сумбурной. Питерская знать буквально сидела на чемоданах, не зная, состоится ли обещанный переезд в Нижний Новгород, переименованный во Владимир, али проще назад вернуться. Чтоб не путать с прежним, новую столицу перекрестили в «Нижний Владимир». Москвичи смотрели на питерских с хорошо знакомым по моей прежней жизни выраженьем на лице «понаехали».