Зачарованная сталь легко разрубила стеганый поддоспешник вместе с ключицей и на две ладони погрузилась в плечо. Резко сместившись влево, я ушел от двух брошенных в меня Стрел и, вырвав из раны меч, усмехнулся:
— Крысы! Вы думали, вам сойдет с рук?
— Сдохни, ублюдок! — в ответ прорычал Рэм и, шагнув ко мне, выбросил вперёд левую руку.
Увернуться от заклинания на таком расстоянии почти не реально, но мне оно и не надо. Потянувшись к эфиру, я пропустил сквозь себя Световой Диск и, пользуясь замешательством, атаковал третьего полутысячника. Такого от меня, понятно, никто не ждал, мужик замешкался и острие меча ударило ему в центр груди. За спиной раздались короткий треск и удар — заклинание ландкомтура развалило отцовский шкаф и разбилось о стену. В глазах умирающего рыцаря удивление смешалось с обидой, он опустил взгляд и начал медленно заваливаться на меня. Из коридора за дверью донеслись тяжелые шаги часовых.
Да, идя сюда, я предполагал, что Рэм не один, и никакого плана у меня не было. На богов надеяться глупо — они сейчас с этим уродом, но… «Только ты сам и твоя воля…» — сказал когда-то отец, и вот я здесь, а эта тварь пусть надеется на своего бога…
Выдернув клинок, я шагнул вперёд, толкнул тело убитого в сторону Рэма и сразу же обозначил укол в плечо. Ландкомтур быстро сместился в сторону и контратаковал, пнув мне под ноги табурет. В дверь за спиной застучали. Уйдя в сторону, я упёрся бедром в стол и, прекрасно зная, что за этим последует, изобразил на лице растерянность. Решив, что мне уже не уйти, Рэм бросился вперёд и атаковал колющим в грудь, вложив в этот удар инерцию своего движения. Такой выпад, возможно, и достиг бы цели, если бы у ландкомтура был щит, которым можно толкнуть увернувшегося противника. Рэм, как и все меченосцы, привык сражаться в строю, и это сыграло мне на руку.
Резко вывернув корпус, я пропустил выпад вдоль груди и ударил плечом в щитовую руку противника. В лицо дохнуло запахом перегара, Рэм попытался меня оттолкнуть и ожидаемо потерял равновесие. Это было его последней ошибкой. Проскользнув за спину, я разорвал дистанцию и со всей своей ненавистью воткнул меч ему в бок.
Острие пробило печень, погрузившись в тело на пару ладоней, Рэм судорожно втянул воздух в легкие, звякнул по паркету выпавший из ладони клинок. Понимая, что эта тварь может просто подохнуть, я вмазал его мордой о стол и, подхватив лежащий тут же кинжал, пригвоздил урода к столешнице.
В дверь долбили уже чем-то тяжелым, кто-то там что-то орал, но плевать, они уже опоздали!
Отшагнув назад, я зло усмехнулся и, разделяя слова, произнёс:
— Я, граф Агира, приговариваю тебя к смерти, ублюдок!
Если знать, как правильно бить, голову человека можно снести одним ударом меча.
Обезглавив убийцу отца, я вытер клинок о его плащ, убрал оружие в ножны и пару раз глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание. Монахи говорят, что месть иссушает душу. Не знаю… У кого-то, может быть, так и есть, но я ничего кроме досады сейчас не испытывал. Слишком быстро и просто ушла эта тварь, но… Но отца уже не вернуть и не все ли равно, как подохли его убийцы?
Не обращая внимания на ломящихся в двери солдат, я выдернул нож и сбросил труп ландкомтура на пол. Затем стряхнул со стола посуду и, завернув отрубленную голову в скатерть, отправился за ширму — к окну, ведущему в замковый сад. До Аделлы мне не достать, да… Но подарок ей вручить я смогу.
В храме Отриса по ночам не бывает народа. Светлые не любят темное время суток, и на ночь двери святилища закрываются. В небольших городах и замках монахи проживают прямо в церквях, но в Агире, неподалеку от храма, стоит большой церковный дом со своей столовой, прачечной и хорошей библиотекой. Стражи тут никакой нет — даже самый распоследний вор не посмеет присвоить себе то, что принадлежит церкви. Впрочем, брать я ничего тут не собирался. Скорее, наоборот…
Спрыгнув с подоконника, я огляделся по сторонам и, определившись с направлением, двинулся в сторону лестницы. В этом храме мне доводилось бывать достаточно редко, поскольку Свет не является моим элементом.
Впрочем, до известных событий я как любой житель империи принимал Отриса и всех его светлых спутников: исправно приходил по праздникам в храм, жертвовал, как и все остальные. Вот и сейчас…
Спустившись со второго этажа в главный зал, я нашел взглядом алтарь и направился к нему, глухо стуча в тишине каблуками по полу. В храме было довольно светло. Почитатели Отриса не экономят на свечах, расставляя их, где только возможно. Наверное, это правильно, света должно быть достаточно, но, когда его становится слишком много — можно легко ослепнуть.