}Несколько часов в день мы проводим порознь. В это время я обычно охочусь. Это не так просто, учитывая то, что все земные животные кроме людей панически боятся вампиров и прилагают все усилия, чтобы избегать нас. В своем мире я никогда не использовал оружие. После переселения мне пришлось овладеть навыками стрельбы из арбалетов, позаимствованных у коренных обитателей Эпсилона. Расстояние – единственная моя возможность не остаться без крови. Какую пищу в это время добывает Том, не знаю, но во время вечерней трапезы он обычно ограничивается ягодами и кореньями.
}За эти несколько часов можно было бы уйти достаточно далеко от стоянки. Мне все еще кажется странным, что у моего спутника до сих пор не возникло желание попытаться бросить меня. Единственное приемлемое с моей точки зрения объяснение – слишком большой риск неудачи. Но ведь мальчик не знает, как бы легко я нашел его. Он еще ни разу не пожалел о том, что навязал вампиру свое общество. Но мне не удалось уловить почему. Что же все-таки происходит в загадочной человеческой душе?
}Я возвращаюсь к лагерю. Дым от костра поднимается высоко над деревьями, неизбежно привлекая внимание. Но в Лесу нет ни единой живой души, способной наведаться на огонек.
}Ржавые языки пламени жадно лижут ночной воздух. В небольшом походном котелке кипит зеленоватая жидкость, источающая сильный запах трав. Мой взгляд устремляется на Тома. По его лицу причудливо пляшут отблески огня. Легкий ветер сдувает дым в сторону мальчишки, но тот совершенно не обращает на него внимание. Прислонившись к дереву, человек сосредоточенно водит пером по старой тетради, которую я прежде у него не видел.
}Его поза заставляет вспомнить Амелию. Она так же любила сидеть на траве плечом к плечу с Ризардо, записывая данные, добытые в очередном опасном путешествии. Вампиры всегда были дотошны, когда дело касалось отчетов, и подолгу формулировали каждое внесенное в доклад предложение.
}Все вампиры одинаковы внутри и похожи внешне. Нас легко принять за человеческих детёнышей. Невысокие и худые, с тонкими чертами лица, светлой кожей, черными волосами и блекло-серыми глазами, мы довольно сильно походили на коренных жителей Северного графства. Именно это и заставило осесть в его пределах.
}Когда Ризардо и Амелия посещали людские деревни и города, ни у кого не возникало сомнений в том, что они – брат и сестра. В похожей тетрадке, они наспех конспектировали любые полезные сведения, касающиеся наших врагов. Самым необычным мне казался раздел, в котором Амелия вместе с напарником составляла «портреты» характеров людей. Наверное, потому, что создавать нечто подобное о вампирах было бы абсурдно и абсолютно бесполезно.}
}Я смотрю на Тома и мысленно составляю что-то похожее.
}Наивный. Беспечный. Что по своей сути почти одно и то же. Несерьезный. Язвительный. Любопытный не в меру. Очень эмоциональный, хотя не уверен, что эта характеристика объективна…
}В нем очень много всего. Сплетаются порой совершенно несовместимые, на мой взгляд, черты. Но разложить это по полочкам никак не выходит. Уверен, у Амелии получилось бы толковее квалифицировать свои впечатления об этой странной личности. А я, хоть и постоянно слышу его, все равно никак не могу подстроиться к человеческому способу мышления.
}Амелия мертва.
}Однажды нашелся человек, распознавший в ней вампира. Казалось, только что я об этом забыл. Я пытаюсь проанализировать, что чувствую по этому поводу. Но я не чувствую ничего. Как всегда. Та вспышка, единственная на моей памяти почти человеческая вспышка эмоций, которая заставила бросить все и уйти, сейчас вспоминается с трудом. Без эмоций. Просто как факт. Что, впрочем, не означает, что я собираюсь бросать начатое.
}«Как там мама?»
}Я вздрагиваю от чужой мысли, вклинившейся в мои рассуждения. Почему-то именно она заставляет вспомнить, что Амелия и Ризардо докладывали о человеческой культуре. Образование доступно немногим. Обычным людям оно и ни к чему. Умение писать не является нормальным умением простого парня из рабочей семьи, каким мне представлялся мой бестолковый знакомый поначалу. Впрочем, я почти ничего не знаю о его жизни. Человек живет секундой, словно нарочно избегая воспоминаний о прошлом.
}- Что ты пишешь?
}Том вздрагивает от неожиданности:
}- А, Ледышка, это ты. Опять подкрадываешься? – мой загадочный спутник захлопывает тетрадь, убирая ее в сумку, - Так… Ничего особенного. Как говорится - слова, слова, слова.
}Том часто называет меня «ледышкой» вместо имени. По его мнению, это обращение мне идеально подходит. Мальчик подсаживается ближе к костру. Попробовав свое странное варево, он находит его готовым и убирает котел из костра. На мой вкус, огонь – излишество для летней ночи, но человек подкармливает его еще несколькими ветками, не давая угаснуть. Том не любит холод, его стихия – тепло. Не понимаю, как он только выдерживает мое общество?
}- Дневник? – предполагаю я, подталкивая собеседника к продолжению объяснений.
}- Что-то вроде, - лаконично и неопределенно отвечает мальчик. Это не похоже на хронически шумного и разговорчивого Тома.
}- Я не знал, что ты обучен грамоте.
}- А что ты вообще знаешь обо мне, Ледышка? – с какой-то неестественной улыбкой спрашивает этот непредсказуемый человеческий экземпляр. Он действительно странно ведет себя. Я начинаю думать, что он снова бросился в какую-то крайность. Только в какую?
}- Ничего, - не совсем честно отвечаю, - Расскажи о себе, - прошу, не особо рассчитывая на ответ. Я бы на его месте не стал отвечать.
}- Тебе это действительно интересно, Ледышка?
}Том заглядывает в мои глаза внимательно, словно бы выискивает в них участие. Его раздражает моя холодность, безгранично раздражает. В его мире некоторые личности стараются тщательно скрывать свои чувства. По меркам людей подобная закрытость ничего хорошего о них не говорит. Но я все равно вызываю в человеке симпатию, причины которой он и сам не может понять. И эта симпатия рождает в нем желание открыться мне.
}- Да, Том, - киваю я.
}Человек отодвигается от костра, в надежде, что темнота скроет выражение его лица. Но это абсолютно бесполезно. Эмоции, одолевающие его, столь сильны, что мимика уже не сыграет особой роли. Я почти вижу, как мальчика обволакивает непроницаемая пелена грусти. Ощущать это после его вечного нерационального веселья – странно. Теперь я лучше понимаю, что заставляет его не думать о прошлом. Теперь я совсем по-другому оцениваю его привычку цепляться на любую приятную мелочь, игнорируя все плохое. Только, наверное, постоянно так поступать невозможно.